Марина Эльденберт - Истинная поневоле

— Тогда что ты здесь забыл?

— А как же клиентоориентированность? Видишь ли, это единственный букинистический магазин в Крайтоне, где можно достать нужные мне редкие издания.

— Тебе придется доставать их где-то еще. Или заказывать доставку.

— У нас нет доставки, — шепотом отвечаю я.

— Теперь будет, — отрезает Доминик. — Я запрещаю тебе приближаться к Шарлин и ее магазину.

Историк складывает руки на груди.

— Ты не можешь мне ничего запретить, Экрот. Я не вхожу в твою стаю. Я вообще не являюсь членом ни одной стаи.

— Если хочешь дожить до нашей битвы, придется смириться с моими требованиями. Иначе я буду расценивать это так, что ты снова посягаешь на мою территорию и мою женщину.

Мне становится жутко. Прямо как в тот момент, когда я поняла, что Хантер увозит меня непонятно куда. Я не представляю, что буду делать, если они все-таки сорвутся с цепи и разнесут мой магазин. Но главное — они же могут просто поубивать друг друга!

Я осознаю, что последнюю минуту просто не дышала, и жадно втягиваю воздух ртом. Получается какой-то полустон. И неожиданно Доминик притягивает меня к себе, нежно обнимая и обволакивая собой. Это на уровне инстинктов, что-то настолько глубокое, что я не способна понять или объяснить, но я мгновенно чувствую себя в безопасности. Оп — и я будто защищена со всех сторон. Чувство такое странное, что я на время отвлекаюсь от историка, смотрю только на профиль альфы. Скоро, наверное, все изгибы и впадины на его лице выучу!

— Хорошо, — подозрительно внезапно соглашается Хантер, напоминая о себе. — Я подожду. А когда выиграю бой, вернусь сюда: и в магазин, и к Шарлин.

Идиот! Специально же нарывается!

Но Доминик на этот раз не ведется на провокацию.

— Сначала выиграй, — говорит он.

Хантер обводит взглядом магазин (я только сейчас замечаю, что вервольфы Доминика подобрались и готовы наброситься на него в любой момент) и кивает:

— До встречи на ринге.

А затем уходит.

Снова звякает колокольчик, но это уже две женщины, которые не имеют к историку никакого отношения. Внутри меня начинает мелко подрагивать, особенно когда Доминик отстраняется.

— Он больше не приблизится к тебе, Шарлин, — обещает он.

— Если ты выиграешь.

Я всегда была оптимисткой, но сейчас, видимо, мой оптимизм сломался. Даже представлять не хочу, что такое волчий ринг и как будет происходить бой. Хотя это сделать несложно.

— Я выиграю.

— Он не обычный вервольф, Доминик.

— Он полукровка.

— Нет, дети имани — они как суперволки! Ты же видел, какие у него глаза. Такой будет и наша дочь.

— Даже не сомневаюсь в том, что наш сын родится сильным и могущественным волком.

Я ударяю его по плечу. Вряд ли больно, но мне просто необходимо выплеснуть напряжение.

— С тобой бесполезно спорить!

— Я уже давно тебе об этом говорю. Он ушел, так что мы можем идти.

Только на крыльце магазина вспоминаю, что я ничего не объяснила Рэбел. В последнее время рассеянность — мое второе имя. Но неудивительно, сейчас все мои мысли заняты совершенно другим!

— Доминик, когда состоится ваш бой?

— Это не важно.

— Нет, важно, — останавливаюсь я прямо посреди улицы. — Помнишь, мне нельзя нервничать или раздражаться. А я буду раздражаться, если не получу ответы на свои простые вопросы!

Доминик смотрит на меня так, будто готов придушить на месте, но спустя долгую минуту отвечает:

— На встрече с Кампалой.

Так скоро?

И отговаривать его бессмысленно. Мне должно быть плевать, но мне не плевать. Наоборот, сердце сжимается от дурного предчувствия. А потом сжимаюсь я вся.

Когда делаю шаг к его машине и низ живота простреливает болью.

Боль такая, что я не могу сдвинуться с места и у меня вырывается:

— Ай!

Громкий такой «Ай», хотя хватило бы и тихого: Доминик в секунду оказывается рядом и подхватывает меня, не позволяя осесть на тротуар.

— Что такое?

— Малышка, — цежу я и морщусь от новой мучительной волны, теперь отдающей в поясницу. — Ай!

Доминик резко бледнеет.

— Видимо, доктор Милтон был прав, — выдыхаю. — Мне противопоказан стресс.

— Шарлин, если ты решила меня напугать, сейчас самое время признаться, — рычит вервольф.

А мне хочется ему врезать. Если бы любое движение не приносило мне столько мучения, точно бы врезала!

— Ты не альфа, ты идиот! Я таким шутить не стану!

— Великие предки, — шепчет он, осторожно поднимая меня и с ноги открывая дверь магазина.

Представляю, как это выглядит для посетителей. Но новый спазм вычеркивает из сознания остальные мысли.

Вызови доктора Милтона, — приказывает Доминик, видимо, одному из вервольфов. — Сюда. Как можно скорее. И закрой магазин.

Меня укладывают прямо поверх стеклянных столов с книгами, с которых я пытаюсь сползти. Безуспешно, потому что Доминик тут же возвращает меня на место.

— Они же треснут, — говорю я.

— Ничего не треснет. Тебе нужно лежать.

С последним я согласна, потому что любое, даже самое незначительное движение заставляет выгибаться от боли и крепко сжимать зубы, сдерживая стоны. Я даже на бок не могу перевернуться, чтобы при этом не заорать.

— Что происходит? — надо мной склоняется Рэбел.

— Это из-за ребенка, — объясняет Доминик, подкладывая под мою голову свернутый плед. — Потому что он мой.

— Потому что ты вервольф?

— Да, еще и альфа.

Меня снова всю скручивает изнутри и накрывает страхом. Липким, жадным, затягивающим в беспросветную темноту. Несмотря на то что моя малышка пришла ко мне неожиданно. Несмотря на то что не все гладко в моей жизни и в отношениях с ее отцом. Несмотря ни на что, я всем сердцем хотела ее.

— Я не хочу ее потерять, — всхлипываю я и чувствую, как по щекам струятся слезы.

Потому что сейчас мне страшно как никогда.

— Не потеряешь, Чарли. — Рэбел гладит меня по волосам. — Детка, дыши глубоко. Вот так. Ты справишься. Твоя малышка появится на свет, когда нужно.

— Шарлин, — говорит Доминик, и я вижу его лицо через пелену слез. — Ты сама сегодня заявила, что ты имани, значит, сможешь выносить моего сына.

— А если не смогу?

— Сможешь. Ты же альфа. Моя маленькая альфа.

Его голос звучит уверенно и в то же время нежно, что я перестаю рыдать и прошу:

— Сделай так, как ты делал.

Что? — хмурится он.

— Как ты делал, когда приходил Хантер.

— Но я ничего не делал.

— Тогда просто обними меня.

Больше объяснять не приходится, Доминик прижимает меня к себе, и я снова оказываюсь под его защитой. Мы с малышкой оказываемся. Это удивительное чувство, мне тепло и уютно. И даже следующий спазм не такой сильный.

Доминик укачивает меня как ребенка, и боль постепенно сходит на нет. Низ живота по-прежнему тянет, но по сравнению с тем, что было, это ерунда. И все же Доминик не отпускает меня до самого приезда доктора Милтона. Только потом неохотно размыкает объятия и отступает в сторону.