Карина Демина - Одинокий некромант желает познакомиться [litres]

– Прошу прощения, – он словно почувствовал на себе ее взгляд.

Светлые волосы слегка растрепаны, но в том Анне видится хитрый замысел личного куафера. Светлые глаза кажутся выцветшими, как осеннее небо, но это отнюдь не недостаток.

Светлая кожа. Светлые брови. И светлая же ясная улыбка.

– Мы не были представлены, но, надеюсь, вы простите мне некоторую вольность? – он прижал руку к сердцу и поклонился: – Олег.

– Анна…

Он и двигался мягко, плавно, завораживая этой плавностью. И силой, что окутывала его фигуру.

– Я слышал о вас от моей сестры. Надеюсь, она не слишком вас утомила? Ольга порой потрясающе бесцеремонна. Ее избаловали до невозможности…

– Можно подумать, его не баловали, – произнесла Ольга очень тихо и вздохнула. – Извините, но я и вправду несколько задержалась.

– Однако быть может, и к лучшему, – Олег больше не делал попыток прикоснуться к ограде. – Мне давно хотелось познакомиться с вами. Ольга столь живо рассказывала…

Ветер чуть коснулся щеки его и отпрянул, закружил над головой, раскидывая бабочек, которые посмели приблизиться.

Ветер пах сандалом. И мужчиной. Совершенно посторонним мужчиной, который разглядывал Анну пристально, и это было неприлично. Неправильно.

– Не смотрите ему в глаза, – посоветовала Ольга. – И скоро привыкнете. Это только поначалу оглушает, а потом… ничего. Такое вот наследство. Досталось.

– Ольга, нам пора.

– Конечно, – она тронула калитку. – Выйти получится? Спасибо. И быть может, вы к нам заглянете? На чай?

– Вечером, – поддержал Олег. – Думаю, матушке будет любопытно встретиться с вами…

– Ага, она любит встречаться с теми, кто мне интересен. И напрочь этот интерес отбивать. У них ко мне… но вы приходите. Думаю, вами она подавится.

Анна сомневалась, но почему-то кивнула.

Утром мальчишки подрались.

Глеб не знал, что именно стало причиной. Мрачность Калевого, который после вчерашнего вечера, проведенного на кухне, держался подчеркнуто отстраненно, зато потребовал к оладьям нож и кленовый сироп.

Язвительность Ильи.

Тихое шипение Миклоша, смолкавшее, стоило в поле зрения появиться Глебу.

Он и сам спал плохо, а потому был раздражен и, стоило признаться, невнимателен. И пропустил слова, после которых Богдан и Илья покатились по грязному полу.

Зазвенели тарелки.

И банка с сиропом оказалась на полу, добавляя грязи. Кто-то охнул, кто-то свистнул. Арвис поспешно забрался на подоконник, в который впился отросшими когтями. Два горшка с геранью – сдается, появились они лишь вчера – при этом полетели на пол.

– Хватит! – рявкнул Глеб.

Не услышали.

А в руке Ильи появился нож, который…

Он успел раньше. Клинок был слишком короток, а Илья – неумел, и нож, пробив куртку, лишь полоснул по ребрам, заставив Богдана лишь крепче стиснуть руки на горле врага.

– Хватит! – Глеб перехватил руку с ножом, стиснул, и, кажется, захрустела кость.

Но Илья не разжал пальцы, оскалился лишь и зарычал. Глухо так.

Ведро воды окатило прежде всего Глеба, а уж потом потекло по лицу Богдана, смывая маску ярости. И Илья отряхнулся, вдруг обмяк и вздохнул:

– Переборщил, да? – Он сполз с противника, и Глеб отпустил его.

Звякнул нож. Завозился Калевой, пытаясь встать.

Никто не плакал, кроме разве что Шурочки, который забился в угол и оттуда следил за остальными. Из круглых синих глаз катились слезы, но при этом Шурочка продолжал жевать блинчик, время от времени опуская руку, чтобы макнуть в лужу кленового сиропа.

– Вижу, вам и вправду помощь нелишней будет.

Этот парень был высок. Широкоплеч. Лыс. И голову его сложным узором покрывали шрамы. Они начинались над левой бровью, поднимались выше, на темя, где разбегались в стороны. Правое ухо почти отсутствовало, левое было характерно смято.

Борец, стало быть.

За спиной его печальной тенью маячил Земляной. Что характерно, с тазом в руках. С пустым тазом.

– Встали, – сказал гость вроде и негромко, но Шурочка икнул, сунул за щеку остатки блина и вскочил. Поднялся Богдан, трясясь всем телом. Вытянулся в струнку Илья…

И Глеб отряхнул холодную воду с волос:

– Стало быть, это вы…

– Стало быть, я, – парень протянул руку. Шрамы покрывали и ладонь, а от мизинца остался обрубок в полторы фаланги. – Васин.

– А звать как?

– Васин, – уперто повторил он, но тише добавил: – Христодула… Бабка моя, сказывают, очень верующей была.

– Стало быть, Васин.

Разговаривать в мокром костюме, к локтю которого прилип раздавленный блин, а рукав пропитался водой и кленовым сиропом, было несколько неудобно.

– Останетесь?

– Если оставите.

– Справитесь?

Щека, исполосованная шрамами, дернулась, и улыбка вышла столь же кривой, сколь и многообещающей. Шурочка икнул, едва блином не подавившись, а вот Игнат забрался под стол, где и замер, притворяясь, что его здесь вовсе нет. Сашка же уставилась немигающим взглядом, и тьма ее заклубилась, пришла в движение, готовая выплеснуться почти сформированным проклятьем.

– Стоять! – Глеб успел перехватить силу, сдавил, загоняя в хрупкое детское тельце. И Сашка скривилась от боли, но не заплакала.

– Амулетика только дадите какого. Мирка обещался, – на всякий случай уточнил Васин.

– Он вам…

– Брат. Единоутробный. Молодшенький. Вы двое, – Васин ткнул в Миклоша, который не сводил взгляда с Сашки, и в Курца, делавшего вид, что к происходящему ныне он отношения не имеет. – Убраться. И следить за порядком. Кто бузить станет, зовите. Найду управу.

Глеб как-то сразу и поверил, что найдет.

– А вы, ваша милость… вам бы того… костюмчик сменить.

Васин поднял блюдо, кинул на него пару оладьев.

– Что стали? Подымайте, или без завтрака остаться решили?

– Я, это, с пола, – Богдан, державшийся за бок, побелел еще сильнее, – есть не буду.

– Значит, без завтрака. Да тебе и не положено. И тебе тоже. Остальные как хотят. Можете еду по земле валять, стало быть, не голодные…

– Надо целителя…

– Не надо, – Васин поманил пальцем Богдана, и тот шагнул, пусть боком, нерешительно. – Тут царапина, покажи… агась… так, покрыло чутка. Вы идите, ваша милость. Я тож кой-чего умею…

Встретились они получасом позже.

Кленовый сироп, пропитав рукав, въелся в кожу, и соскребать его пришлось мочалом. Глеб и сейчас-то не был уверен, что отмылся полностью.

Хорош он будет, однако…

А с Анной поговорить следует, тем паче билеты заказаны, а поезд отправляется ночью. И конечно, можно было бы поехать одному, но что-то подсказывало: разговор предстоит непростой.

И не факт, что его допустят к чужим семейным тайнам.

– Можно? – лысая голова показалась в дверном проеме. – Как вы, ваша милость? Не порезали?