Татьяна Коростышевская - Незваный гость [litres]

— Вот и помощь мне, безвинно обвиненной, пожаловала! — победно хихикнула бандерша. — Андроша! Спасай! Эта шаромыжница мокруху мне шьет.

— Маня, Маня, — поморщился Андроша. — Вспомни о приличиях и слов похабных в разговоре избегай, особенно в беседах с чиновниками столичного сыска.

Адвоката мне на балу не представляли, поэтому, поклонившись, он отрекомендовался:

— Андрон Ипатьевич Хрущ, к услугам вашим. Какая честь, Евангелина Романовна, вас за работою застать. И удовольствие какое.

Я посмотрела на Грегори, лицо его не выражало ничего.

Хрущ продолжал:

— Сразу столичную выучку заметно, высокий, высокий класс. Только, Евангелина Романовна, у нас здесь, в провинциях, по-простому все решается, без эффектов.

— Андрон Ипатьевич, — спросила я деловито, — в каком именно статусе вы сейчас находитесь?

— Простите?

— У нас допрос. Ежели вы представлять официальную защиту арестованной вызываетесь, присутствовать вправе, а если нет…

Пожав плечами, я указала подбородком на дверь. Адвокат вздохнул:

— Григорий Ильич мне суть дела уже рассказал. Обвинения ваши основываются на домыслах и догадках.

— Перфектно. Необоснованность обвинений мы с вами обсудим в кабинете пристава. Подзащитная ваша…

Волков твердо взял меня за локоть, пробормотал:

— Выйдем на минуточку.

Это противоречило всему допросному порядку, коллежский асессор о том знал не хуже меня, и раз решился порядок нарушить, причина была серьезной.

— Что случилось? — спросила я в коридоре.

— Времени совсем не осталось, Гелюшка, на ходу засыпаю. Не ругайся, Хрущ прав: у нас против Мишкиной улик маловато, ножа при ней нет, а это орудие убийства. Я сейчас к Обуху отправлюсь, может, он что-нибудь…

— А если по дороге сомлеешь? Погоди, запрем Мими, вместе пойдем.

— Времени нет. Потерплю. Ты здесь заканчивай, в приказе встретимся. Справишься? Прости, глупый вопрос, в профессионализме твоем я абсолютно уверен.

Это было приятно. Вот! Почти посторонний Волков уверен, а друзья-коллеги сомневаются, на помощь мне Эльдара присылают.

Видимо, от приятности я даже не вспомнила, какой этот Григорий Ильич подлый человек. Дура!

— Евангелина Романовна, — обрадовался Хрущ моему возвращению, — госпожа Мишкина имеет что сказать.

Мадам, сидевшая на стуле сгорбившись, подняла пустой взгляд.

— Признаюсь. Я толстуху убила от жгучей ревности.

Зелья своего принять успела? Похоже. Зрачки огромные, рот на сторону съехал… Клавка у порога прятала глаза. Хрущ похлопал себя по нагрудному карману:

— Раз все так чудесно сладилось, позвольте откланяться. Елена Николаевна, горе-то какое! Сергей Павлович как расстроится.

— Сережа? — Мишкина визгливо рассмеялась. — Я же сказала, нет его! Эта туша моего Сереженьку ухайдокала! Из-за денег!

— Полно-полно, — отмахнулся Хрущ. — Какие еще деньги? Это тебя, Маня, от зелья твоего фантазии разобрали. Опиумщица она, Евангелина Романовна, последний ум в дыму растеряла. Но вы ножичек все-таки отыщите, без ножичка все признания на тот же бред списать можно, это я вам как адвокат говорю.

Он раскланялся, мадам продолжала хохотать, вскоре смех перешел в истерику, пришлось хлестать по щекам, приводить в чувство.

— Собирайся, — велела я. — Толку сейчас от тебя не будет, в камере проспишься, после поговорим.

— На коленях передо мною стоять будешь, кошка рыжая, с извинениями из приказа провожать. — Женщина, пошатываясь, поднялась, Клавка набросила ей на плечи шаль. — Это тебе не столица, здесь у тебя власти нет.

Возражать было глупо. Она уверена, что художества ее местные лиходеи прикроют, наверное, Хрущ с три короба наплел.

— Как Бобруйский скажет, так и будет! А он скажет то, что Андроша ему шепнет. А Андроша… — Мишкина показала кулак. — Вот он у меня где! Одно словечко Гавриле Степановичу — и нету Хрущика. Крепко всех держу. Сережа! Туша толстомясая уби-ила!

Взяв женщину под руку, я вывела ее в коридор. Бледная испуганная Клавка, нас выпуская, посторонилась; на лестнице пришлось опиумщицу придерживать, чтоб не сверзилась. Она цеплялась за перила, вопила:

— Штучка столичная! Фу-ты ну-ты! Кошка драная! Пустышка! Жених твой вчера у нас спозаранку кобелил!

Нелепая возня на ступенях продолжалась. Мой вокабуляр обогатился на десяток непотребных слов, и я получила бесценные знания о том, каким образом Григорий Ильич предпочитает предаваться любовным утехам и какое у него выражение лица в момент наивысшего наслаждения. Конвойные внизу откровенно веселились, я краснела и бледнела.

— Вот такенный, не меньше! — Чтоб показать «какенный», Мишкиной пришлось задействовать обе руки. — Скажи, Клавка?

Воспользовавшись тем, что мадам не держится за перила, я столкнула ее по ступеням. Клавдия показалась из другой двери гостиной; видимо опасаясь гнева хозяйки, девица предпочла спускаться кружным путем.

— Расскажи этой рыжей дурехе, что Гришенька с тобою вытворял! — бросилась к ней Мишкина.

Я вцепилась в бабу изо всех сил.

— Грех вам, барыня, на господина пристава наговаривать.

— Что? — попыталась вырваться из моей хватки мадам. — Да он же тебя… да не по разу!

Я передала брыкающуюся женщину конвойным.

— Займитесь делом наконец! Отведите арестантку в камеру, я прибуду после.

— Так точно, вашбродь.

Мужики были мощными, в их руках истеричка затихла. Подозревала я, что кротости этой хватит ровно до улицы. Хитрые перемигивания служивых между собою эти подозрения укрепили. Не откажут себе по дороге в удовольствии новые подробности про начальственные причуды услышать. Ну и ладно. Мне-то что? Не у меня же «вот такенный».

— Барышня Евангелина, — подошла ко мне Клава, — не верьте вы ей, сколопендре этой. Григорий Ильич действительно у нас вчера был, но лишь по служебной надобности.

— Пустое, — отмахнулась я, времяпрепровождение Грегори меня интересовало сейчас меньше всего. — О чем Хрущ с Мими в мое отсутствие говорили?

— Она грозилась, просила «дай», он обещал помочь, ежели сейчас признается и аресту сопротивляться не будет, после дал, ну зелья этого, ее сразу разобрало. Тут и вы вернулись.

Если Клавдия и врала, проверить это было никак не возможно. О том, с помощью чего бордель-мадам, по ее мнению, держит в кулаке Андрона Ипатьевича, выяснять надо у нее лично. Судя по признанию, версию мне предлагают про убийство в пылу ссоры. Мне она не подходит. Во-первых, оттого что неправда, а во-вторых, от ревности к Бобруйскому ниточки я не протяну. Эх, напарника бы мне для допроса, я бы быстро управилась! Но ничего, как-нибудь косвенными припру, не впервой.

— Ты-то теперь куда? — спросила я девицу дружелюбно. — Мадам Мими в ваши «насладжения» больше не вернется.