Ларисса Йон - Ривер

Харвестер содрогнулась всем телом. Она надеялась, что он переместит её в клетку, где она сможет отдохнуть несколько часов и поесть, но подобное происходило так редко, что надежда походила на несбыточную мечту. Скорее всего она будет страдать ещё больше.

— Могу поспорить, что по шшшкале от одного до ссста, ты на сссто баллов жажжждешь сссмерти, да?

От одного до ста? Скорее уж от одного до миллиона.

— Твой отеццц хочет тебя видеть.

О нет! Только не это! Одинокая слеза собралась в уголке её глаза, но замерзла прежде, чем успела скатиться.

— У него сссегодня вечером пир. И ты будешшшь главным блюдом на его ссстоле. Всссецццело!

«Ты уж меня прости за то, что не испытываю особого волнения, но в последний раз я была развлечением перед обедом, а потом и частью этого обеда».

— И, кстати, у тебя посссетитель.

«Посетитель?»

Ещё одно неприятное ощущение присоединилось к первому, и внутренности Харвестер скрутило узлом.

— О господи. Ты ужасно выглядишь!

Гетель. Эта сука. Бывший ангел, предавшая Небеса самым ужасным способом и сейчас, если чувства Харвестер не подводили, то, кажется, Гетель носила под сердцем её сводного брата или сестру.

А папочка времени зря не терял.

— Я хочу быть первой, кто сообщит тебе о том, что я дам жизнь Люциферу.

Если бы Харвестер могло стошнить, то она так бы и сделала, но её желудок был пуст. Возрождение Люцифера сотрясёт Небеса. Ударная волна в прямом смысле слова приведёт к смерти и разрушениям.

— И это то, с чем ты должна смириться. — Гетель откашлялась, как будто собиралась выступить с речью. — Он родится уже полностью взрослым. И роды, конечно же, убьют меня, но я умру благородной смертью, ты так не считаешь?

Благородной? Нет уж. Но если повезёт, Гетель будет страдать так, как того заслуживает.

— Ты, Харвестер, будешь вскармливать его, когда он родится. Только вместо молока ему будет нужна кровь. А вместо ласковых объятий матери, колыбелью ему послужат твои гостеприимные бёдра. А когда он с тобой закончит, то уничтожит всех, кто тебе дорог: Всадников, их детей. — Её голос упал до низкого рычания. — Ривера.

А вот в этом Гетель ошибалась. Ривер совсем не был ей дорог.

Она ненавидела его. И будет счастлива, если больше никогда не увидит.

Ладно, да, она всегда отчаянно желала его и, определённо, хотела видеть в своей постели, но всё ещё его ненавидела.

Он пробудил в ней оба эти чувства, когда они повстречались в греческом дворце Ареса.

Он был назначен Небесным Наблюдателем за Всадниками незадолго до того, как печать Ресефа была сломлена и началось сбываться пророчество об апокалипсисе из демонической библии.

Он материализовался на пляже Ареса и Харвестер метнула в него молнию прежде, чем он успел полностью приобрести форму.

— Кто ты такой? — Ошеломлённая собственными действами, Харвестер замерла, ноги словно приклеились к песку. Она почувствовала его прибытие и первым её инстинктом было нанести удар.

Конечно, она всегда была такой: сначала била, а потом задавала вопросы, но обычно не реагировала так быстро.

Ангел-незнакомец отошёл от одной из многочисленных древних каменных колонн, которыми был усеян остров Ареса. От его обгоревшей футболки тоненькой струйкой поднимался дымок, а сапфировые глаза пылали гневом.

Щёлкнув пальцами, он нанёс ответный удар, врезав ей между глаз словно невидимой кувалдой.

Невыносимая боль едва не сбила Харвестер с ног. Ублюдок. Она метнула в него ещё одну молнию, но ангел был готов и ловко увернулся.

— Прекрати! — заорал он. — Ты ведь Харвестер, не так ли?

Она прищурилась на него.

— Может быть. — Дьявол, а он горяч. Чертовски горяч. В буквальном смысле. Его джинсы все еще дымились.

— Меня зовут Ривер. Я пришёл заменить Гетель. — Он зашагал к ней, и чем ближе подходил, тем сильнее ей хотелось запустить в него ещё одну молнию.

Что-то в нём до чёртиков её бесило и Харвестер задалась вопросом, а не сталкивалась ли они в прошлом в битве. Скорей всего да, потому что она помнила, как встречалась с ним один на один.

Или один на один… но в другом смысле.

Харвестер подняла руку.

— Стоять или я поджарю тебя до хрустящей корочки. — Крошечные разряды молнии танцевали между её пальцев, готовые воплотить угрозу в жизнь.

Ривер нахально и самоуверенно сделал ещё два шага, игнорируя её предупреждение, пока не подошёл на расстояние вытянутой руки.

— Почему ты напала на меня?

— Ты — чужак.

— Чужак? Ты, верно, шутишь? Потому что я, вроде как, не появился здесь с конфетами и белым фургоном с затемнёнными задними стеклами. — Он подошёл ещё ближе, и в руке Харвестер снова вспыхнул электрический заряд. — Да и тебе, вроде как, не двенадцать лет. Так почему же ты напала на меня?

— А откуда мне знать, что ты не нападёшь на меня?! Ангелы не материализуются из воздуха время от времени, чтобы пожелать мне хорошего дня.

Его полные губы скривились в усмешке.

— Не шути со мной так больше, Падшая.

Падшая! Из всех мерзких оскорблений, которыми Ривер мог её наградить, он выбрал именно то, что по-настоящему причиняло боль.

То единственное, что причиняло чуть ли не физическую боль.

Все остальные несущественные колкости не оказывали на неё никакого воздействия, потому что были или просто смешны или являлись правдой.

Она утратила свою благодать, чтобы помочь таким высокочтимым мудакам как ангел, стоявший перед ней. Харвестер так устала выносить упреки от засранцев вроде него с раздутым самомнением.

Она метнула в него молнию, усадив прямо на задницу. И Боже, это было так приятно.

Улыбнувшись, посмотрев на летающие повсюду перья, как после подушечного боя девочек-подростков, Харвестер убралась оттуда к чёртовой матери.

Так что да, она ненавидела его, и ненавидеть его было ещё легче, потому что Харвестер желала его так, как не желала ни одного мужчину на протяжении почти пяти тысяч лет.

С тех пор как Энриет — ангел, похитивший её сердце, а потом растоптавший его, — таинственно исчез навсегда и не только из всех царств, но и всех воспоминаний.

О, Харвестер помнила, что он заставлял её чувствовать, но абсолютно не помнила его лица. Он вполне мог оказаться жабоголовым орком.

Звук перемалывающих механизмов и звенящих цепей заполнил пещеру, и Гетель со своей неприятной болтовней была забыта.

Когда гигантский кусок льда стал подниматься, Харвестер сделала свой первый вдох… за несколько дней? И снова лёгкие заполнились ледяным воздухом, послав бурю агонии сквозь её тело.

И тогда настоящая боль обрушилась на неё, когда примерзшая к глыбе кожа стала отрываться от тела Харвестер. Не в состоянии кричать из-за замороженного горла, она издала крик в голове, пока череп, казалось, не готов был взорваться.