Ларисса Йон - Ривер

Глыба качнулась, оставив её сокрушённой, с содранной от щиколоток до шеи кожей, не в состоянии даже пошевелиться, когда Веном обернул петлёй острую как бритва цепь вокруг её лодыжек.

Гетель передвинулась в поле зрения Харвестер, её вычурно красная накидка для беременных заслонила Харвестер весь обзор. Она беспомощно наблюдала, как сука-ангел полоснула её тупым ножом по запястью и подставила хрустальный бокал, чтобы собрать кровь, льющуюся из раны.

От тошнотворной слабости у Харвестер закружилась голова. В конце концов Гетель убрала бокал, позволяя крови Харвестер стекать в сток на полу. Не то чтобы истекать кровью на полу было для Харвестер в новинку.

Гетель присела рядом с Харвестер и поднесла чашу к губам.

— Когда Люцифер родится, то сам будет кормиться от тебя, но ты уже сейчас можешь питать его. С каждым глотком Небеса будут сотрясаться. Между вами существует сильная связь.

Сумасшедшая сука. Единственный человек, с которым Харвестер была когда-либо связана — Энриет. И это не привело ни к чему хорошему.

— Дай мне свою руку.

Веррин не колебалась, хотя понятия не имела, что Энриет собрался делать с церемониальным ножом. Она доверяла ему, а ещё любила, когда он прикасался к ней.

Очень нежно, он перевернул её руку ладонью вверх и приложил кончик серебряного ножа прямо под большим пальцем.

— Я собираюсь связать нас навсегда, — произнёс он, и Веррин отшатнулась.

— Это запрещено, — выдохнула она. — Только семейные пары ангелов-воинов могут сделать такое.

— Я ангел-воин.

— Но не я. И мы не пара. — Не то чтобы она отказалась, если бы он предложил. Но прямо сейчас он собирался совершить что-то абсолютно запрещённое. Её сердце пустилось вскачь и Веррин отдёрнула руку. — Мы будем наказаны.

— Нет, если никому не скажем. — Энриет приложил нож к своей ладони и медленно сделал неглубокий порез от большого пальца до основания мизинца. — Мы должны это сделать. Я не могу объяснить почему. Просто знаю, что когда-нибудь это приобретёт определённый смысл.

У Веррин внутренности скрутило узлом. Энриет всегда мог предвидеть вещи и всегда оказывался прав, так кто она такая, чтобы ставить под сомнение его действия или причины. Но по ангельским меркам подобный проступок был серьёзным преступлением.

Не говоря уже о создании постоянной связи между ними. И учитывая тот факт, что ангелы бессмертны, этот акт следовало воспринимать всерьёз.

Даже если тебя просил связаться мужчина, которого ты полюбила с первого дня занятий по основе охоты на демонов.

И всё же она протянула руку, позволяя ему разрезать свою ладонь так же, как и его. Боль была не сильной и исчезла в тот же момент, как Энриет переплёл свои пальцы с её.

Их кровь смешалась, и Веррин забылась в таком чистейшем блаженстве, что всё, что она могла сделать — так это исступленно простонать.

— Мы связаны, — прошептал Энриет. — Теперь мы всегда сможем найти друг друга, где бы мы не находились во Вселенной.

Но Энриет ошибался. В день, когда он исчез с Небес и из воспоминаний, Веррин потеряла способность чувствовать его, словно он никогда и не существовал.

Она искала его на протяжении многих лет, опротивела уже сама себе, спрашивая каждого встретившегося на пути в надежде узнать ответ, но никто ничего не знал.

Даже у архангелов не было никакого объяснения.

Она не смерилась с фактом, что никто не помнил Энриета, ведь хоть кто-то должен был что-то знать.

Только после того, как она потеряла свои крылья и отправилась в Шеул, она отказалась от поисков, но это не значит, что она время от времени не интересовалась, что же с ним случилось.

Гетель осушила чашу и Харвестер могла поклясться, что вокруг неё запульсировала мощная аура, словно темное, маслянистое пятно ядовитой смолы из Двора Костей Шеула.

Она вытерла рот тыльной стороной ладони и удовлетворённо вздохнула.

— Увидимся за ужином, — радостно проворковала Гетель. Харвестер надеялась, что Гетель будет испытывать утренний токсикоз. Весь день.

Гетель исчезла и Веном потянул за цепь, прикреплённую к лодыжкам Харвестер так, чтобы она соскользнула с нижнего блока льда, оставляя на нём ещё один слой кожи.

От всепоглощающей боли, она даже не почувствовала как упала на пол.

Харвестер чувствовала как её тащили по неровной, каменистой земле, и как её тело начало оттаивать, принося с собой ещё больше боли.

Она миллион раз проигрывала в голове тот момент, когда тысячу лет назад, стоя перед тремя архангелами сказала:

— Я хочу, чтобы вы свергли меня с Небес, чтобы я смогла проникнуть в Шеул как шпион и заслужить право стать Наблюдателем Всадников апокалипсиса. Я могу работать над предотвращением демонической версии апокалипсиса.

Архангелы засмеялись, пока не поняли, что она говорила вполне серьёзно. Рафаэль устроил настоящую истерику, которую люди ощутили как песчаную бурю, пронесшуюся над Святой Землёй.

А потом Метатрон и Уриэль присоединились к нему, пытаясь отговорить её от подобного шага, хотя и согласились, что если её план сработает, это будет величайшая победа за всю историю Небес.

А если нет, Харвестер будет страдать, как не страдал ни один ангел.

Как оказалось, она преуспела… но всё ещё страдала так, как ни один ангел на земле.

— Сссегодня вечером Тёмный Повелитель сссломает тебя, — Веном бросил цепь и присел рядом с Харвестер, чтобы обхватить её лицо своими чешуйчатыми руками. — Ты рассскажешь ему насссколько много Небесам извессстно о твоих дейссствиях.

— Они ничего не знают, — прохрипела Харвестер. — Клянусь! — Ложь давалась очень легко, вот почему Сатана не поверил ей. За тысячи лет, проведённых в Шеуле, она утратила свою святость, что упростило свершение многих вещей. Ложь. Разрушение. Убийство.

Всё, что она когда-либо хотела, так это быть хорошей. Но парадокс заключался в том, чтобы творить добро, она должна была стать плохой девочкой. Ей пришлось сделать так, чтобы все, о ком она заботилась, возненавидели её.

Харвестер потеряла всё: начиная с крыльев, самоуважения, и заканчивая мечтами о друзьях и создании семьи с Энриетом — единственным мужчиной, которого она когда-либо любила.

Всё, что ей осталось, так это знание, которое она будет лелеять до последнего вздоха.

Прежняя жизнь закончилась, но Харвестер всё ещё могла творить добро. Всё, что ей надо было делать — держать язык за зубами и выносить нескончаемые, вечные пытки.

Ривер был готов ринуться сломя голову туда, куда ангелы боялись даже носу казать.

— Я думаю, это делает меня…

— Гребанным идиотом!

Ривер глянул на Призрака — главу Центральной Больницы Преисподней.

— Я бы предпочёл «глупцом». К тому же, только гребанный идиот может назвать ангела гребанным идиотом.