Шарлотта Янг - Оборотень

– Почти никаких.

– Почему?

– Ему всегда не нравилось дома, и мы решили, что он бежал к своему дяде в Московию.

– Что побудило вас обыскать склеп.

– Мою жену беспокоили рассказы о привидении.

– Видели вы когда-нибудь его призрак?

– Нет, никогда.

Вот все, что можно было извлечь из Роберта Оквуда. И теперь опять пришла очередь Анны Вудфорд, причем в допросе м-ра Коупера было еще больше иронии и грубости, чем за день перед тем. Но несмотря на это, ей предстояло теперь сравнительно меньшее испытание, хотя пришлось касаться самых тяжелых вещей, так как она была увереннее в себе и для нее большой поддержкой были глаза Чарльза, все время обращенные на нее, по выражению которых она видела, что говорила как следует и согласно его желанию.

Она не слышала обвинительной речи, и для нее было неожиданностью, когда после удостоверения ее личности, как племянницы «непринявшего присяги» священника, ей предстоял допрос о вечере, когда жглись огни, в она должна была сказать, что м-рис Арчфильд непременно желала выйти из кареты и прогуливаться м-ром Окшотом.

– Был при этом подсудимый?

– Он пришел через несколько времени после того.

– Выказал ли он при этом неудовольствие?

– Он говорил, что это вредно для ее здоровья.

– Говорили ли они с покойным?

– Нет, сколько я знаю.

– А теперь я попрошу вас вернуться к предыдущему утру и продолжать те показания, которые были прерваны третьего дня. В котором это было часу?

– На башне ударило вскоре после того пять.

– Могу я спросить, что могло побудить молодую девицу выйти в такой ранний час? Не ждали ли вы кого?

– Конечно, нет, сэр, – отвечала Анна, вся вспыхнув. – Меня просили собрать некоторые травы для знакомой.

– Да! Но почему же в такой ранний час.

– Потому что я должна была выехать из дому не позже семи, с отливом.

– Куда вы ехали?

– В Лондон, сэр.

– По какой причине?

– Я получила место няньки при королевской детской.

– Вижу теперь. И ваш близкий отъезд может объяснить некоторые совпадения. Могу я спросить, какая это была трава? – добавил он насмешливым тоном.

– Мышьи ушки, сэр, – сказала Анна, не зная, к сожалению, другого, менее нелепого названия. – Лекарство от коклюша.

– О! Не любовь в тумане [27] Народное название другой травки. .

– Милорд, – тут вмешался Гаркорт, – ведь это уже против всяких правил.

Судья заметил, чтобы его ученый собрат держался ближе к делу, и м-р Коупер, таким образом призванный к порядку, просил свидетельницу продолжать и спросил ее, не была ли она прервана во время своих поисков.

– Я видела, как вошел во двор замка м-р Перегрин Окшот, и поспешила скрыться в башню, надеясь, что он меня не заметил.

– Вы прежде говорили, что он явился как ваш защитник; к чему же вы теперь бежали от него?

Она предвидела это и спокойно ответила:

– Он сделал мне предложение, а я ему отказала, и потому не желала встречаться с ним.

– Не видели ли вы еще кого?

– Нет, пока я не поднялась на гребень стены, тут я услышала звон оружия и увидела вслед за тем, что м-р Арчфильд и м-р Окшот дерутся на шпагах.

– М-р Арчфильд! – подсудимый? И он пришел собирать мышьи ушки?

– Нет. Его прислала жена передать мне образчик, чтобы я подобрала по нему материю в Лондоне.

– Раннее вставанье и примерное послушание.

И тут последовал допрос, вызвавший ее рассказ о виденном ею столкновении, о том, что убитый был сброшен в склеп, о ее обещании хранить тайну и причинах, побудивших к этому. Заставив ее рассказать о своем пятимесячном пребывании при Дворе и о том, что она сопровождала бывшую королеву во Францию, м-р Коупер больше не мучил ее дальнейшими вопросами.

Потом было предоставлено подсудимому переспросить ее. Он не делал попыток изменить прежние показания, но только спросил ее, и при этом в голосе его звучала нежность и как будто он извинялся перед нею.

– Не приходилось ли вам после того видеть Перегрина Окшота?

– Да.

При этом было возбуждено внимание всех присутствовавших в суде.

– Когда?

– Вечером 31 октября 1688 г.

– Г де?

– Из окна, во дворце Вайт-Голь; я видела его, или совсем похожего на него человека, проходившего по саду и освещенного фонарем над дверями.

После того она описала его появление в Ламбете и в саду Арчфильд-Гауза. Этот допрос скоро кончился, потому что Чарльзу было невыносимо подвергать ее дальнейшим мучениям в то время, как она желала сказать что-нибудь в его пользу, трепетала при каждом произнесенном ею слове. М-р Коупер старался не придавать этому никакого значения; и при упоминании Вайт-Голя и Ламбета еще раз воспользовался случаем для внушения присяжным, что свидетельница была сильно замешана во всех интригах бывшего Двора и что подсудимый, перед тем. как он поступил в иностранную службу, сопровождал ее из Сент-Жермена.

Один из фэргемских слуг был спрошен о времени, когда его хозяин вернулся в этот гибельный день. По его словам, это было долго спустя после обеда, около трех часов.

При этом Чарльз спросил его, в каком состоянии была его лошадь.

– Сильно заезжена, ваша милость, я еще никогда не видывал, чтобы Черная Бес возвращалась с вами в таком виде.

Еще было спрошено два молодых человека, которые показывали о случаях, обнаруживавших ненависть к бедному Перегрину со стороны подсудимого, которую, впрочем, разделяли с ним и многие другие, – и затем все дело со стороны обвинения было покончено. Коупер в речи, которая не была бы допущена теперь, но тогда считалась в порядке вещей, указал, что ревность, ненависть и якобитские фамильные тенденции вполне доказаны, что встреча в такой необычайный час в замке не объяснена, что состояние останков, найденных в склепе, не соответствовало показаниям мисс Вудфорд, разве при условии, что там в это время находились другие неизвестные ей лица и что подсудимый отсутствовал в Фэргеме от четырех или пяти утра до трех пополудни. Что касается странной только что рассказанной истории, то он (м-р Коупер) не был склонен к суеверию, хотя и не отрицал вполне возможность сверхъестественного, но присяжные сами должны решить, были ли такие явления возможны как результаты мучения совести и сознания скрываемого преступления, или они действительно были призраком самого покойного, показываясь в таких местах и при таких условиях, где скорее всего мог появиться дух несчастного молодого человека, – тело которого было брошено в неосвященное логовище, – преследуя главных виновников своей преждевременной кончины.

Слова эти, видимо, произвели впечатление, и подсудимому пришлось при неблагоприятных условиях говорить в свою защиту и вызывать своих свидетелей.

– Милорд и господа присяжные, – сказал он, – позвольте мне первым делом высказать, как я глубоко огорчен, что в связи с этим делом упоминалось имя моей бедной молодой жены. Из чувства справедливости к ее памяти, я должен сказать, что хотя ей льстили и нравились эти более утонченные манеры, которым я не желал подражать, и я временами выражал свое неудовольствие, но что я никогда не чувствовал себя серьезно оскорбленным, чтобы встать на защиту своей и ее чести. Если в тот вечер я выразил неудовольствие, то причиною тому были опасения, что, вопреки предостережениям, она слишком утомляла себя. Я могу сказать вполне откровенно, что в то несчастное утро, когда я вышел из дому, я не чувствовал ни малейшей ненависти ни к одному живому существу, что у меня не было никаких политических целей и мне в голову не приходило лишать кого-нибудь жизни. Я был тогда беззаботным мальчиком девятнадцати лет. Я могу доказать, что моя жена действительно дала мне поручение, на что ученый джентльмен считал нужным набросить тень сомнения. Что до остального, то м-рис Анна Вудфорд была подругой моей сестры с самого детства. Когда я вошел во двор замка, то увидел, как она спешила скрыться в башню от преследований Окшота, которого, как я знал, она не любила и боялась. Естественно, я остановил его. Он стал оспаривать мое право на это и напал на меня со шпагою в руках. Хотя я был выше и сильнее, я знал, что он гордился своим искусством в фехтовании; может быть, поэтому я наступал сильнее, и я сознаюсь, что в эту минуту чувство ненависти направило мой удар. Но до этого момента у меня не было никаких мыслей убить его. По своей неопытности я считал его мертвым, и в своем ужасе и смятении сбросил в склеп, в чем я страшно раскаивался потом; ради моей матери и жены я просил мисс Вудфорд сохранить все это в тайне.