Юлия Цыпленкова - По ту сторону мечты

— Слышали, вещая, — откликнулись ей.

— Ступай с миром, — сказала моя мать и, подняв хот, ударила в него. Призрак осыпался на землю снегом, и огонь в тот же миг вспыхнул с прежней силой, уничтожив холод жарким дыханием.

Мир вновь ожил, но люди не сдвинулись с места. Они молчали, и все взгляды сейчас были устремлены в сторону двух братьев. Я видела, как кадык Архама дернулся, он крепче прижал к себе мать, но это была его мать, перед остальными же стояла дважды убийца и лгунья. Иртэгенцы не знали обо всех грехах Селек, но им было достаточно того, что они услышали, это я видела по их суровым лицам. Никто не спешил заступиться за кааншу и за ее сына, уже потерявшего челык, который для него добыли кровью отца и обманом. И все-таки Архам продолжал защищать мать…

— Признаете ли вы меня своим кааном, как желал мой отец?! — разнесся над поляной сильный уверенный голос моего воина.

— Да, — отозвались иртэгенцы. — Ты наш каан, Танияр.

Он кивнул, принимая ответ, и заговорил:

— Я — Танияр, сын Вазама. Единственный законный каан Зеленых земель и алдар ягиров обвиняю Селек — первую жену Вазама в смерти ее мужа и моего отца! Она подослала убийцу, который обманом вошел в поселение пагчи и, поднявшись на стену, взял у них лук и стрелы, чтобы убить каана и меня, старшего каанчи. Да, — повторил он, глядя на то, как встрепенулись люди, — мы оба не должны были вернуться, и я жив только благодаря верным ягирам, чьи сердца не знают предательства. А еще обвиняю совет старейшин! Обвиняю в сговоре с убийцей на право стать следующим кааном ее сына и моего брата!

— А меня? — нервно и хрипло усмехнулся Архам: — Меня ты тоже обвиняешь?

— Обвиняю, — твердо ответил его брат. — Обвиняю в слабости духа и воли. Обвиняю в слепоте, которой ты позволил закрыть свой взор. Ты — сын, отвергнувший своего отца. Ты — брат, отвернувшийся от своего брата. Я обвиняю тебя в том, что ты стал глиной в руках своей матери. Но нельзя винить глину в неумелых руках гончара, если горшок вышел с трещинами. И потому я обвиняю во всём этом женщину, воле которой ты был послушен. Я обвиняю и выношу приговор.

— Архам, — Селек вцепилась в руку сына и затрясла его. — Сын, не позволяй! — затем подалась к нему и громко зашипела: — Он никто, сын, никто. Только ты можешь быть кааном, только тебе дано это право, потому что ты мой сын, ты сын первой жены, первой!

— Я приговариваю тебя к смерти, Селек, — произнес Танияр. Архам не сводил с него взгляда, кажется, даже не моргал. — Завтра, когда солнце отмерит половину дня, ты примешь яд. И люди станут свидетелями твоей смерти. Уведите и заприте эту женщину, — приказал он ягирам.

— Сын! — взвизгнула каанша, когда двое воинов отодрали ее руки от Архама. — Спаси меня, сын! Не позволяй им убить твою мать! — Уже бывший каан не сдвинулся с места, казалось, он превратился в изваяние, в статую изо льда с навечно прикованным к брату взглядом. — Что ты молчишь, Архам?! — закричала Селек, извиваясь в руках ягиров. — Неужели ты позволишь ему убить меня? Люди! — она обернулась к иртэгенцам: — Это всё колдовство! Я не виновата! Шаманка и Танияр хотят убить меня и забрать челык у вашего каана из-за грязной пагчи! Это всё пришлая, это всё она! Она заколдовала их, она лишила разума! Почему вы им верите?! Сын, ты ведь знаешь правду, ты знаешь…

Изумленная больше, чем оскорбленная, я наблюдала за тем, как Ашит направилась к Селек. Она не произнесла ни слова, не казалась рассерженной клеветой, лившейся с уст каанши, даже не поморщилась. Просто подошла и ударила билом Селек по лбу. Глаза каанши закатились, она обмякла в руках воинов, и они потащили ее дальше. Иртэгенцы расступались, не мешая им, и снова смыкали ряды. Расходиться никто не спешил, суд еще не был закончен.

— Справедливо ли мое решение? — спросил Танияр.

— Справедливо, каан, — ответили ему.

И Архам отмер. Он дернулся в сторону брата, но ягиры повалили его на колени, заломили руки и подняли взгляды на каана.

— Уведите его, — приказал Танияр. — Я поговорю с ним позже.

— Возьми мою жизнь, брат! — выкрикнул Архам, когда его подтолкнули в сторону поселения. — Возьми мою, но не трогай мать! Она моя мать, Танияр!

Каан остался к его крику равнодушен. Дождавшись, когда брата уведут, Танияр перевел взгляд на старейшин, стоявших в первом ряду, а затем произнес:

— Я обращаюсь к вам, жители Зеленых земель, и хочу услышать ваш ответ: нужен ли нам совет старейшин после того, что вы услышали? Нужны ли вам мудрецы, которые думают о собственном благе? Хотите ли вы, чтобы решения принимали те, кто забыл заветы нашего Отца, кто забыл о стыде и совести? Мне такой совет не нужен! А вам, люди Зеленых земель?

В этот раз ответить ему не спешили. Совет старейшин был столь же привычен, как шаман, как сам каан и законы, по которым жили эти люди. Беда была лишь в том, что сами старейшины показали, что закон может быть истолкован так, как им выгодно. Признаться, я тоже сейчас испытала сомнение — не торопится ли мой воин?

— Уберешь нас, — заговорил один из старейшин, — а потом и шаман станет тебе не нужен? А дальше и Белый Дух не указ?

— Тебе ли говорить об этом? — спросил в ответ Танияр. — Где был шаман, когда ты сговаривался со своей племянницей? Быть может, ты вспомнил заветы Белого Духа, когда подговаривал остальных сделать так, как желали вы с Селек? О чем ты думал в тот момент? О том, что твои сыновья станут советниками каана? Где здесь мудрость? Я вижу лишь корысть. А что видите вы, люди?

И снова ответом была тишина. Впрочем, и дядя каанши уже не смел открыть рта. Остальные старейшины избегали смотреть на нового каана, которого когда-то несправедливо обвинили в гибели отца, не позволили попрощаться с его телом и выбрали младшего брата, потому что пошли на поводу у своего главы и его родственницы.

— Я согласен с тобой, каан, — раздался одинокий мужской голос. — Мне не нужен совет старейшин, если я больше не могу ему доверять.

— И я… я согласна, — поддержала его невидимая мне женщина.

— Да, доверять им больше нельзя, — покивал старик. — А поставь других, так они пример возьмут и для себя будут стараться. Ты прав, каан, и мне не нужен совет старейшин.

— И я согласен…

— Мы тоже согласны…

— Но совет же должен быть, — донесся до нас неуверенный голос.

— Совет нужен!

— Не нужен.

В толпе начал разгораться спор. Я перевела на Танияра встревоженный взгляд, но он на меня сейчас не глядел. Взор каана был устремлен на волнующееся людское море, и когда даже старейшины начали поднимать головы, готовые высказаться, мой воин гаркнул:

— Тихо!

Удивительно, но гул смолк. А кто не услышал, того толкнули, и тишина воцарилась всего спустя минуту. Каан оглядел своих подданных строгим взглядом, а после, приложив ладонь к груди, склонил голову и почтительно произнес: