Роман Волокитин - За чертой

Витражи в высоких окнах храма, казавшиеся поначалу черными, внутри, в свете восходящей луны, зажглись невероятно насыщенными красками, первенство среди которых возымели различные оттенки фиолетового. Ввысь уходили закрученные в спираль колонны, подпиравшие диковинные, волнообразные своды, четыре ширококрылых ангела из серо-коричневого камня окружили пирамиду, напоминавшую уменьшенную копию древних мезоамериканских построек. Пирамида возвышалась в центре храма, на ее вершине была установлена огромная серебряная чаша, в которой, как в джакузи какого-нибудь мажора с верхов, могли бы запросто уместиться несколько человек. Статуи ангелов безразлично озирали толпу лишенными зрачков глазами. Чашу опоясывал барабанный круг – нагромождение деревянных, обтянутых звериной кожей инструментов, сотрясавшихся от ударов тяжелых палок с круглыми головками, напоминавших скорее первобытные орудия труда, нежели музыкальные инструменты. В руках многочисленных музыкантов эти архаичные инструменты производили на свет грубое, запутанное, подчинявшееся скрытым закономерностям звучание многочисленных, переплетавшихся между собой ритмов. Из разрозненного, шумного хаоса вдруг выстраивались стройные марши, они нарастали и крепли, чтобы потом рассыпа́ться вновь и вновь. Как и всё в любом из известных мне миров, они рождались для того, чтобы в итоге навечно сгинуть. Не знающие отдыха мужчины и женщины в тонких льняных платьях со свободными руками рождали потрясающую, магическую музыку, которую хотелось схватить, остановить, раствориться в ней, лишь бы только подлое время не заставляло её заканчиваться. Но потом появлялся, мужал и достигал апогея новый гипнотический ритм, и новая волна восторга накрывала меня с головой. Шеи музыкантов украшали тяжелые ожерелья из цветных камней, звериных зубов, перьев и ракушек. На края огромной чаши опиралось несколько деревянных лестниц. Крепкий, бородатый, длинноволосый мужчина, лицо которого было почти полностью скрыто под капюшоном убогой коричневой мантии, по виду напоминавшей облачение монахов-капуцинов, возник перед барабанщиками на самой вершине алтаря-пирамиды, и музыка смолкла.

– Слава настоятелю! – крикнул кто-то.

– Слава святейшему! Хвала святейшему! – вторила толпа.

К своему величайшему удивлению, я заметил, что основание многоуровневой пирамиды-алтаря было окружено барной стойкой из темного дерева, за которой поблескивали подбрасываемые в воздух бутылки, лился алкоголь, корпели бармены в монашеских мантиях… когда я протолкнулся поближе, то смог разглядеть сюжеты, изображенные на резном дереве стойки и барельефе пирамиды-алтаря, – это были поединки людей с более крупными человекоподобными существами с собачьими головами.

По лестницам к чаше алтаря поднялось несколько обнаженных жриц, им помогали взобраться барабанщики, наконец-то получившие возможность перевести дух. Они же передали жрицам довольно тяжелые мешки, удерживаемые девушками с видимым напряжением. Одной девушке «повезло» больше остальных – ей надлежало держать над чашей небольшой подожженный факел с серебряной ручкой. Музыка окончательно смолкла, на каменных возвышенностях, в металлических клетках и на балконах воцарилось спокойствие, тела источали пар, в воздухе слышалось эхо бесчисленных тяжелых вдохов и выдохов, смешки, кашель, редкие переговоры и выкрики. Алкоголь лился рекой, барабанные перепонки отдыхали от мощного баса, и только бой одинокого колокола где-то вверху заставил замолчать перешептывавшийся люд, каждым своим ударом будто бы отмеряя последние секунды перед приближением чего-то неизбежно-хренового. «А может, это просто паранойя бывалого торчка? Может, я просто переел жуков?» – успокоил себя я.

– Прихожане! – громко объявил с вершины алтаря-пирамиды настоятель храма, когда под сводами храма застыл, затухая, бронзовый звон колокола. – Полночь. Полнолуние. И все вы знаете, что это значит. Ночь псоглавцев. Каждый из вас пришел сюда сегодня, чтобы веселиться и плясать изо всех сил, дабы мощь нашего единения и неисчерпаемая энергия жизни отпугнули богомерзких оборотней, как это было вчера, и позавчера, и еще множество полнолуний до этого! Если же стены Святой обители не защитят нас в этот трудный час, то, надеюсь, каждый из вас веселился как в последний раз. Слава Жизни! Слава Всевышнему!

Жрицам наконец удалось избавиться от своей тяжелой ноши – мешки были опрокинуты, и их содержимое в виде сыпучего серого вещества наполнило чашу. Девушки спешили побыстрее спуститься по лестницам обратно на вершину алтаря, все, кроме «везучей», что держала факел. Разжав ладонь, она отпустила свою ношу. Невероятно яркая вспышка всех оттенков радуги, поглотив жрицу, озарила храм, мое остывшее сердце заколотилось с новой силой, но этой силе не было выхода, ведь барабаны молчали, а речь настоятеля поселила в душе тревогу. Ослепленная вспышкой жрица, на ощупь, пошатываясь, спускалась по лестнице, ей помогала пара мужчин-барабанщиков, кто-то перешептывался, но большинство душ молчали, затаив дыхание. За окнами храма сверкнула молния. Порывы ветра обрушивали на разноцветные витражи храма каскады крупных дождевых капель. Вслед за вспышкой молнии ударили раскаты грома, плотно набившиеся в обитель тела дрогнули в едином порыве.

– Эй! – спросил я рыжую, которая до сих пор тусовалась неподалеку. – Какие еще псоглавцы, это что, правда?

Очередная вспышка молнии осветила тощую, разукрашенную красками холи физиономию рыжей, на мой вопрос сполна ответили ее полные холодного ужаса, черные зрачки. Откуда-то издалека, с улицы, в храм ворвались истошные человеческие крики. Мое тело нагрелось, словно внутри него затопили печь, а спустя секунду будто бы покрылось инеем. Я буквально видел, как из пор на поверхность кожи выступает пот, сердце сковало льдом, а голова отказывалась верить в происходящее. Если вам когда-то грозила смертельная опасность, вы понимаете, о чем я. Такие моменты суицидники называли «отключкой». В отключке торчок забывал, что уже мертв и находится за чертой, душа предавалась первобытному ужасу и не могла достучаться до своего светлого, бесстрашного и вечного начала.

Древний страх загнанной стаи овладел толпой, и все мы ринулись к барной стойке, но не чтобы пропустить по стаканчику, а с целью взобраться на казавшуюся безопасной возвышенность алтаря, ближе к чаше настоятеля. Давление в воротах храма усилилось, там теперь царила смертельная давка, но и ближе к алтарю ситуация была немногим лучше. Я молился всем богам, лишь бы не потерять равновесие в несшем меня потоке тел. Я отчаянно вцепился в ремень рыжей, она впилась мертвой хваткой в повязанную у меня на бедрах куртку.