Алёна Стимитс - Волшебный дар Аллочки

– Домой, на Гончарова, – откликнулась Аллочка, и ее прорвало.

С плача она перешла на рыдания. Капли слез стекали в туфлю, которую она все еще держала в руке, но это было мелочью по сравнению с ужасающим предательством Вовчика.

Однако вместе с отчаянием, которое тупой болью терзало душу Аллы Петровны, откуда-то, из самой глубины, просачивалась необъяснимая уверенность. Разливаясь по венам, она потихоньку заполняла всю Аллочкину сущность, и какой-то незнакомый голос внутри нее повторял одни и те же слова: «Этот кобель пожалеет. Он у меня еще заскулит».

Аллочка одновременно и боялась странного голоса, и с удивлением прислушивалась к нему. Что-то в ней сдвинулось с мертвой точки, какая-то огромная глыба откололась и пошла своим ходом, разрушая все препятствия на пути.

Аллочка уже не была прежней.

– Дальше не нужно, – вдруг сказала она, не доехав квартал до своего дома.

Натянула мокрую туфлю, расплатилась с водителем и вышла.

В пяти метрах от этого места находилась парикмахерская, где Аллочка раз в месяц подстригала челку.

Тяжелая дверь неохотно поддалась, в салоне было прохладно и пусто. Алла Петровна уселась в первое попавшееся кресло, стащила с головы парик и, глядя на себя в зеркало, произнесла:

– Покрасьте меня в самый черный.

Откуда-то сбоку выскочила худая, похожая на швабру, парикмахерша:

– Ой, девушка, а я и не заметила, как вы пришли. Подождите минуточку!

Аллочке было все равно. Она пребывала в каком-то странном состоянии: происходящее вокруг нее воспринималось как сон. Нелепый, дурной, лишенный всякого смысла, и было ощущение, что она вот-вот проснется в своей прежней жизни, такой спокойной и привычной.

– Ну, слушаю вас, – прервала ход ее мыслей все та же женщина-швабра, – как стричься будем? Челку и кончики?

– Нет, – сказала Алла Петровна, снова обращаясь к своему отражению, и повторила:

– Покрасьте меня в самый черный.

Парикмахерша с сомнением ее оглядела, размышляя, стоит ли говорить правду, но опыт был выше условностей.

– Черный будет вас старить, – сказала она, наплевав на деловую этику, – давайте…

Но Аллочка совершенно не была настроена слушать какую-то там парикмахершу. Уж точно не сейчас, хотя раньше одно ее слово определяло судьбу Аллочкиной прически, но ох как все изменилось.

– Я сама решаю, – перебила ее Аллочка.

Парикмахерша уставилась на нее в недоумении, хотела что-то сказать, но передумала. Она поджала губы и молча достала краску. Общения не получилось.

Алла Петровна терпеливо сидела и, казалось, смотрела куда-то вглубь себя.

Домой Аллочка пришла хоть и обновленная, но совершенно без сил. Она почти сразу легла спать, но долго ворочалась. Все думала про мужчин в целом и про Вовчика в частности. Потом, наконец, уснула, но произошло это как-то странно.

Может, и у вас так бывает, что вы даже не засыпаете, а словно бы падаете в сон? Вам становится страшно, и где-то посередине этого падения вы начинаете вытаскивать себя обратно, на поверхность.

У Аллочки же было совсем наоборот: она хотела оказаться в другой реальности, потому что в той, где она жила, все складывалось как-то не слишком для нее удачно.

На следующий день, ровно в восемь, Аллочка, вся в черном, стремительно вошла в свой рабочий кабинет.

«Свой» – это, конечно, громко сказано, потому что там, кроме Аллочки, работало еще пятеро человек. Нет, извините, мужчин.

Здесь кое-кто, возможно, посмотрит на меня предосудительно и даже воскликнет: «Это же чистой воды гендерная дискриминация!», на что я вам отвечу: «Ни в коей мере, я просто люблю точность описаний».

Вот если бы, допустим, в комнате сидели и мужчины, и женщины, то такое определение было бы верным, а в ситуации с мужскими индивидами я совершенно правильно обозначила их как пол.

В случае же присутствия только женщин в одном помещении, можно было бы заявить… впрочем, неважно, я уже и так все сказала.

Никто из сидящих в кабинете сначала не понял, что за странная особа вдруг нарушила привычную монотонность их утра. Может быть, она новенькая?

Все вопросительно посмотрели на Евгения Рамзесовича, замдиректора по общим вопросам. Только он мог прокомментировать внезапное появление нового должностного лица.

Однако тот шмыгнул носом, странно прищурился и сделал несколько микродвижений, по которым остальные вычислили его полную неосведомленность.

Все это произошло за секунды, во время которых Аллочка уселась за свой стол, нажала на кнопочку компьютера и только после этого повернулась к коллегам и произнесла:

– Всем здравствуйте!

Изумлению не было предела. Неужели это Аллочка? Нет, невозможно!

Женщина в черном, на шпильках, с волосами цвета воронова крыла Аллочкой по определению быть не может. Нужно было срочно разобраться в происходящем.

Первым от шока оправился Данила Андреевич, и это неудивительно, ведь он был моложе всех. К тому же Даня, как его запросто здесь называли, был известный ловелас. Уж что-что, а подход к новой интересной женщине он всегда мог найти, а Аллочку в данных обстоятельствах смело можно было назвать и «новой», и «интересной».

– Алла Петровна, – с восхищением начал Данила, усаживаясь прямо на стол с бумагами, – вы сегодня просто обворожительны.

О, если бы он только знал, что именно это последнее слово скоро сыграет ключевую роль во всем, что произойдет и с ним, и с другими людьми вокруг. К счастью, Данила Андреевич пребывал в наивном неведении.

В прежней жизни Даня совсем не нравился Аллочке. Она считала его наглым и слишком напористым. Не в плане отношения к ней – тихую Аллочку он почти не замечал – а в контексте людей в целом.

Новая же Алла Петровна, жгучая брюнетка с распущенными волосами, едва взглянув в сторону Дани, небрежно бросила:

– Почему сегодня? Я обворожительна всегда.

Данила Андреевич оказался не готов к неожиданному заявлению своей, всегда такой заурядной, сослуживицы. Он смешался и заблеял что-то нечленораздельное.

Евгений Рамзесович поднял голову и недовольно посмотрел в их сторону. Аллочка отследила взгляд начальника и громко сказала:

– Данила Андреевич, у вас есть свое место !

Слово «место» она выделила, как команду, которой хозяева обычно понуждают своих питомцев занять отведенный им угол.

В другой ситуации Даня принял бы такие слова за явное оскорбление, но поскольку он пока не совсем понимал, чего ожидать от обновленной Аллочки, он просто сполз со стола и послушно отошел в сторону.

– Слушаю и повинуюсь, – проворчал он.

Другие сотрудники неоднозначно восприняли попытку Дани подкатить к Алле Петровне. Евгений Рамзесович, сделав какие-то свои выводы, снова уткнулся в бумаги. Александр Никанорыч, щупленький мужичок лет сорока пяти, злорадно хихикнул. Он считал Даню конкурентом и при любом его поражении втайне ликовал.