Елена Гостева - Стрекозка Горгона. 1828 год

– Так точно, служивый… С четырнадцати лет при хозяине своём, генерал-лейтенанте, в денщиках состоял, – бодро ответствовал мужик и, широко перекрестившись, добавил. – Дай Господь Царствия небесного Павлу Анисимовичу!

– Где ж ты со своим генералом бывал?

– А где только не бывали! С девяносто седьмого года как взял меня Павел Анисимович к себе, так и с французами, и с австрияками, и с турками, и снова с французами воевали – везде успели. Погостим дома немного, да снова в поход. Весёлая жизнь была!

– Весёлая, говоришь? А не желаешь снова в поход? Сколько лет-то тебе?

– Сорок пять, кажись. Ежели хозяйка прикажет, и в поход можно, а приказа не будет, так зачем?

– О, Лапин, запоминайте и учитесь! Вот как настоящий солдат рассуждает: если прикажут, то и в поход готов, а без приказа зачем? Это вы, мальчишки, всё боитесь, что прославиться не успеете.

Поручик улыбнулся и смущённо, и упрямо – упрёк капитана был справедлив, но юноша был не согласен с тем, что за подобное рвение нужно осуждать. Кто из выпускников корпуса не мечтал о славе, добытой в бою? Каждый кадет, произведённый в офицеры, при прощании с младшими товарищами обещал: «Если узнаете из газет, что наша часть взяла крепость, верьте, что первым на её стену взобрался я. Помешать этому может только пуля». Лапин вспомнил, как и они с друзьями говорили младшим кадетам то же самое, подумал, что, наверное, и Лужницкий раньше был столь же азартен, а теперь изображает опытного и уставшего воина, но свои догадки оставил при себе. Спросил служаку:

– Трофим, а как это тебя, такого ушлого, цыган-то обмануть сумел? Что ж ты оплошал?

– Нет, Ваше благородие, – самодовольно заулыбался Трофим. – Не он меня обманул, а я его. Хорошего коня за полцены купил. Я ж приметил: конь ладный, молодой, вижу, что просят немного, стал смотреть, с чего бы это. Потрогал шею: горяча. Догадался, что, пока не пал конь, цыган торопится сбыть с рук. А я-то ведь знаю, что хозяйке нашей вылечить лошадь – плёвое дело, вот и решил купить. Поторговался, он ещё цену сбавил. За такие-то деньги грех не взять!

– Зачем тогда вы с хозяйкой цыган так строго отчитывали? – удивился Лужницкий.

– А для порядку! Чтоб неповадно было впредь добрых людей обманывать. Вернули мне часть денег, так в другой раз думать будут.

– Да ты хитрец, однако! – восхитился капитан. – Лапин, такого человека надо нам в полк обязательно, у нас же опытных людей совсем мало. Вот кого Вам в денщики-то надо бы, а не того юнца бестолкового. Просите невесту, пусть она ему «прикажет» в поход пойти.

– Нет, Трофим только Татьяне Андреевне служит, – покачал отрицательно головой юноша и к прежней теме вернулся.

– Но, Трофим, а как Кхамоло прознает про то, что это ты цыган обманул, что тогда? – спросил поручик, взглянув при этом не на слугу, а на Анастасию Павловну, на вопрос она и ответила:

– А что скажет? Они обмануть хотели да обманули себя же. Представьте, что этого коня кто-то другой бы купил? Поставили бы в общую конюшню, прочие лошади могли б заразу подхватить. Какой бы убыток был? И деньги с цыгана обратно стребовать не сумели бы. А у нас всё обошлось. Кхамоло хвалить Трофима должен, а не наоборот. – Анастасия Павловна помолчала, потом, заметив недоумение на лице капитана, объяснила. – Не удивляйтесь, Всеволод Аркадьевич, Кхамоло – это мой муж, цыган он. – Женщина вздохнула, отвела глаза.

– Цыган?.. Ну-у, понятно, по какой причине Татьяна Андреевна столь смело с цыганами разговаривала. – Лужницкий опешил: миловидная женщина, видно, что воспитанная, и оказалась женой цыгана. Но постарался не подавать виду, добавил с улыбкой. – При первом взгляде я сразу же подумал, что в Вас должна быть какая-то загадка, тайна. Значит, не ошибся.

– Да, тайн у нас много, – грустно улыбнулась Анастасия Павловна. – И тайн, и проблем, с ними связанных…

– Тётушка, какие проблемы? Я так одни плюсы вижу. У меня, благодаря Вам, есть два замечательных брата, самые лучшие на свете кузены, и детство у нас с Серёжей было намного интересней, чем у других. Правда ведь, Серж? – это сказала Татьяна Андреевна, она появилась незаметно. Вошла тихонько, пока гость размышлял, что ответить Анастасии Павловне. Мужчины встали, поклонились.

– Ба! – изумился Лужницкий. – Как Вы прекрасно выглядите! Надеюсь, теперь мне будет позволено поцеловать Вашу руку?

Своему туалету Таня не могла уделить много времени – если офицеры уже в гостиной, некрасиво слишком долго прихорашиваться. Но всё ж постаралась. Надела платье из зелёно-голубого муслина с короткими рукавами, рюшами по подолу и пояском, что под самой грудью завязывался небольшим бантом. Прическа её была проста, но элегантна: пышные волосы она подняла вверх и уложила в пучок, закрепив черепаховым гребнем, лишь небольшие локоны выпустила по вискам. И о туфельках её Елизавета Никитична говорила, что они по самой последней моде. По, в общем-то, не совсем приличному возгласу капитана «Ба!» Таня догадалась, что выглядит неплохо. Кивнула благосклонно, протянула офицеру руку. Поклон её был и скромным, и полным достоинства, жест руки – изящным. Теперь лишь слепой мог усомниться в том, что она – смолянка! Анастасия Павловна встала, сказав:

– Пожалуй, я оставлю вас. Надеюсь, Вы, Всеволод Аркадьевич, отобедаете с нами?

– Сочту за честь, – поклонился он.

Анастасия Павловна ушла, увела Трофима, а Таня уселась в кресло, вопросительно взглянула на мужчин. С чего беседу начать? Из замешательства вывел Лужницкий. Он расспрашивал, кто в шахматы играет, поскольку увидел на столике незаконченную партию, кто музицирует, завел речь и о том, не отдаст ли Татьяна Андреевна Трофима своему жениху, поскольку, мол, опытный денщик может офицера уберечь от разных неприятностей. Удивился, услышав твёрдый отказ, слова, что у Тани на Трофима собственные планы имеются, глянув на поручика, увидел, что тот кивает с улыбкой – стало быть, в курсе. Потом в гостиную влетел улыбающийся смуглый юноша в мундире коммерческого училища, застыл на мгновение, увидев незнакомого офицера, чёрные глаза его пробежались по Лужницкому с головы до ног. Это и был кузен Татьяны Андреевны, старший сын Анастасии Павловны. Поклонился почтительно, а дальше повёл себя крайне раскованно: чмокнул Татьяну в щёку и плюхнулся на подлокотник её массивного кресла, руку на спинку небрежно положил, как будто обнял кузину. О том, что меж ними прекрасные отношения, можно было и не говорить. Затем прозвучало: «Кушать подано».

Прошли в столовую. И это помещение капитану понравилась: стены с декоративными колоннами и вся мебель в стиле ампир белая, строгих линий с завитками позолоты, даже тяжёлые напольные часы в простенке белого цвета, лишь стрелки и цифры чёрные с золотыми прожилками. Стол был сервирован красиво, кушанья и вина хороши. Завязался разговор о том, как в новом полку служится, какие роды войск лучшие, когда полк могут из столицы отправить, какие беды, напасти могут ожидать воинов. А Николай похвалился, что сдал последний экзамен – по тригонометрии, оценка будет известна завтра, но он уверен, что не ошибся ни в чём. Гость заинтересовался, чем юноша после училища хочет заняться. Николай, ухмыльнувшись, ответил, что вот Лапин соблазняет в полк записаться, и он подумывает. Мол, и компанию Сержу составить бы не прочь, но его ж только рядовым примут, а друг уже в чине поручика, а от этого неудобства разные могут быть. Они с Сергеем в детстве, бывало, тузили друг друга отменно, а как теперь Лапин вспомнит о тех драках, да начнет отыгрываться, куда рядовому деваться? «Как куда? – пошутил Лужницкий. – Подвиг совершать, такой, чтобы сразу чин получить и догнать товарища!»