Елена Гостева - Стрекозка Горгона. 1828 год

Конюшня была слева от дома. Подходя, увидели перед её раскрытой дверью людей, что суетились возле коня. Он лежал на траве, подогнув под себя ноги, один мужик приподнял морду, а худенькая женщина из тёмной бутыли вливала ему в рот какую-то жидкость. Питьё коню не нравилось, он пытался мотать своей большой головой, отфыркивался. Цыгане, переглядываясь, покрикивая на коня, крутились рядом, скорей мешая, чем помогая. Женщина обернулась, выпрямилась, и Лужницкий увидел, что она совсем молоденькая и, пожалуй, хорошенькая: светленькая, большеглазая. Но, Боже мой, во что она одета? Холщовая крестьянская понёва, светлая блуза с широкими рукавами и поверх этого – большой коричневый фартук, наряд завершал «бабушкин» чепец, из-под которого выглядывал каштановый локон… На левой руке висел кнут, а в правой – бутыль. «Однако! Неужто это и есть невеста? Впрочем, глазки у неё очень даже замечательны! Не глазки, а глазищи!» – подумал капитан, перевёл взгляд на поручика, а тот улыбался как ни в чём не бывало, сказал:

– Танюша, я привёл гостя. Разреши представить: капитан Всеволод Аркадьевич Лужницкий.

Лужницкий поклонился, а девушка в ответ кивнула и весело, ничуть не смутившись, ответила:

– Очень приятно. Простите, что не могу подать Вам руку, сами понимаете… – улыбнулась мило, свободной рукой показав на забрызганный фартук. – Я надеюсь, Всеволод Аркадьевич, Вы не сбежите, увидев меня столь затрапезно одетой? Дадите возможность исправиться, показаться в более приличном виде? – сия реплика Лужницкому понравилась, и он улыбнулся в ответ:

– Что Вы, Татьяна Андреевна, не переживайте. Это я прошу меня простить, что без предупреждения явился. Нам сказали, что у Вас конь заболел. Может, помощь нужна? Всегда к Вашим услугам! Если эти мошенники, – и он кивнул на цыган, – продали заведомо больную лошадь, то должны быть наказаны!

Конь в это время дёрнулся, пытаясь встать на передние ноги, девушка положила руку ему на холку, и он успокоился. Цыгане испуганно переглянулись, один из них громко затараторил, активно жестикулируя:

– За что наказывать? Лошадь здорова была, когда я продавал! Все скажут, что здорова, все видели. Откуда мне было знать, что заболеет через день? И Трофим, что покупал, видел, что здорова, иначе зачем покупал? Но мы пришли, помогаем лечить, потому что всяко бывает – может, она и у нас уже больной была, только мы не замечали… Больную лошадь я бы не стал продавать, не стал бы…

Девушка прервала его тираду, прикрикнув:

– Помолчи! Эко раскудахтался, как наседка, кою с гнезда согнали! Не перед господами офицерами, а передо мной оправдайся! – Лужницкого же поблагодарила. – Спасибо большое, помощь не нужна. Они мне и так все издержки возместят, никуда не денутся… Однако Вам лучше в дом пройти. Серж, пожалуйста, проводи гостя. Я как закончу здесь, подойду.

Но Лужницкий уходить не захотел: ведь не каждый день увидишь юную дворяночку, что сама лошадь лечит да ещё и цыганам рты затыкать умеет. Он уже получал наслаждение от сей картины, наблюдал с интересом. Решил порасспросить:

– А Вы не боитесь сами лечить коня? Где этому выучились?

За неё ответил поручик, по-французски, наверное, чтобы не поняли цыгане:

– У Танюши с детства любимым занятием было лечить кого-нибудь: людей, кошек, собак, лошадей. Даже стрекозок лечила, – добавил он с неким ехидством, на что-то намекая, но девушка бросила укоризненный взгляд, и он, зажав улыбку в уголках губ, продолжил более серьёзно. – И, представьте, все, за кого она бралась, выздоравливали!

– И стрекозы? – уточнил капитан.

– Иногда и стрекозы, – широко улыбнувшись, ответил Лапин. – Если мы с Николаем, её кузеном, предварительно не разрывали их пополам.

Девушка вздохнула и снисходительно покачала головой, как это делают дамы, наблюдая за детскими шалостями: мол, что с них взять, малы да глупы ещё. Вот она выпоила всё, потрепала коня по шее и приказала мужику, что помогал ей:

– Всё, заводи в стойло! – Повернулась к господам офицерам, пригласила. – Пойдёмте в дом. Буду очень признательна, если подождёте, пока я переоденусь.

Она, хлюпая растоптанными, не с её ноги, башмаками, направилась к боковой двери, а Сергей повёл Лужницкого через парадный ход. На лестнице их встретила женщина в коричневом платье с закрытым воротом не старше сорока лет, высокая, худощавая, очень похожая на Татьяну, с такими же большими зеленоватыми глазами. Лужницкий чуть не сказал комплимент по поводу внешности, мол, она не хуже дочери выглядит, но вовремя вспомнил, что Лапин называл невесту сиротой, а женщина, стало быть, её тётя. Анастасия Павловна провела офицеров в гостиную, предложила присесть.

Всеволод Аркадьевич с любопытством оглядывался. Всё, как и положено в гостиных, разве что мебели маловато, несколько пустым огромное помещение кажется. Рояль с раскрытыми нотами, диваны, кресла, возле них столики журнальный и шахматный. Бирюзовый штоф с неброским узором на стенах, кисея на окнах. Поразило обилие света, поскольку окна были и справа, и слева, то есть с юга и с севера. Присмотревшись к потолочным матицам, переходящим в полукруглые арки и колонны, к лепнине по стенам и потолку, в каждом углу разной, сообразил, что здесь поначалу было несколько небольших комнат, которые соединены в одну большую. Чтоб потолок не провалился, стены убирали не полностью, превратили их в красивые колонны. Благодаря этому в помещении получились уютненькие ниши, словно отдельные уголки для интимных бесед.

Заметив, как капитан оглядывает обстановку, Анастасия Павловна пояснила, что ремонт недавно закончили, а новой мебелью ещё не обзавелись. Ремонтом Серёжа занимался, ну а мебель, портьеры и всё другое уже Таня, хозяйка, по своему вкусу должна подобрать.

– Лапин? – изумился Лужницкий.

– Ну да. Мы с Танюшей планируем жить здесь, почему бы и не подготовить дом для самого себя? – весело ответил юноша и похвалился. – Здесь-то, впрочем, только лишние перегородки убраны, и всё. Зато спальню я более основательно переделал: она чудесна, и к тому ж через стеночку появилась прекрасная ванная комната, пожалуй, лучшая во всей столице.

– Лучшая в столице, Вы проверяли? – шутки на тему дамских спален и будуаров слетали с уст капитана моментально, но он, уже произнося, сообразил, что в доме невесты эта тема неуместна, под запретом, и поспешил исправиться. – Стало быть, Вы, поручик, основательно к женитьбе готовитесь…

В гостиную вошёл человек, что помогал хозяйке возле конюшни, обратился по-военному к старшему по чину:

– Ваше благородие, может, прикажете подать что покрепче?

– Нет, не надо пока, – ответил Лужницкий и, обратив внимание на выправку мужика, спросил. – А ты, братец, служивый, как видно? Кем служил?