Ален Гри - Частный случай

Раиса Филипповна

Тэфи смотрел в окно.

Небесный оркестр неистово громыхал, забрасывая через открытую форточку крупные дождевые кляксы. Сотни невидимых скрипичных и гитарных струн рвались одна за другой, полосуя дребезжащие испуганные стёкла.

Нагрянуло быстро, и так же быстро закончилось. Какое-то время настырная капля, задержавшаяся на карнизе, мерно долбила подоконник, как дирижёр палочкой о пюпитр. Всё реже и реже. И стихло.

Тэфи широко распахнул створки.

Серебристо-синяя свежесть нахлынула, влилась в его волосы, кожу, лёгкие. Он вдыхал грудью и смотрел вдаль, куда ускакали кривые молнии, лязгать дождём соседний район. Объёмная сизая туча прорвалась в нескольких местах, выпуская яркий луч майского солнца и явив радугу.

Во всей этой ликующей весенней природе Тэфи увидел солнечный луч несчастным, борющимся за свободу, а радугу неполной и надломленной.

«Почему она ушла?»

Ещё так подло. Тихо. Не по-женски как-то. Где звонки? Где сообщения? Истерики, призывы поставить все точки над и, в конце концов? Где приставучие вопросы в его молчащую физиономию? Упрёки, обвинения… Где это всё? Права была мать. Она его предала.

Просто, пока его не было дома, собрала свои немногочисленные вещи и ванные принадлежности и растворилась в майском ливне. Даже записку не оставила.

Тэфи в кротком перерыве между метаниями из комнаты в комнату сделал заметку в блокноте: “Надо будет обязательно ввернуть что-то эдакое в следующий сценарий…” Хорошо, когда ты автор и имеешь возможность отомстить на бумаге.

– Доброе утро, Тэофан, – звонила мама. Был слышен скрежет мундштука о её нервные зубы. Тэфи почудилось, что в квартире запахло ментолом и сигаретами.

– Доброе, – вяло ответил Тэфи, плечи как-то сами поползли к ушам.

– А доброе ли оно, Тэофан? – обычный сарказм едко, вместе с дымом, выходил из её немилосердного рта.

Тэфи промолчал: «Мама что, уже знает? Откуда?»

– Итак, Тэофан, приезжай немедленно и забери свою драную кошку из моего дома!

У Тэфи руки покрылись мурашками, а под рубахой похолодело, наверное, от сырости. Он в последний раз вдохнул влажный воздух и закрыл окно.

– Что? Кого забрать? – он закряхтел, прочищая горло, будто и правда наглотался дыма.

– Твоя деревенщина завалилась ко мне в дом. Ко мне! Интеллигентной женщине! Я прима, Тэофан! А она, твоя, противно произнести, Маняша, притащила свои пожитки и немытыми руками орудует на МОЕЙ кухне! – Раиса Филипповна срывалась на крик.

– Я руки помыла, – отдалённо донеслось из трубки, и Тэфи понял, что его девушка сейчас на квартире у его матери.

Дальше Тэфи, одетый в удивление, присел, положил мобильный рядом и, включив громкую связь, свидетельствовал оживлённый диалог двух любимых им женщин.

– Чебуреки вам, значит, не такие? – гневно гремела чужой посудой Маняша.

– Конечно не такие! Что это вообще? Это не еда. Это кошачье варево какое-то.

– Не варево, а жарево, раз уж на то пошло, – буянила Маняша, – я, значит, кошка? Дворовая? Уличная? Деревенщина? Как вы там меня ещё?.. Мм… Дайте-ка вспомнить! Ах нет! Не вспоминается! Потому что из уст «интеллигентной женщины» такие комплементы вылетают, что в моей узкой деревенской головоньке им стыдно задерживаться!

– Ах позвольте, какие мы обидчивые! И что ты себе надумала? Что ты творишь?

– Я готовлю, Раиса Филипповна! Сейчас и здесь я приготовлю чебуреки, и вы их будете есть! – угрожающе уверила Маняша.

– Зачем ты привезла ко мне свои вещи, ненормальная?! – Раиса Филипповна, трясущимися от беспредельного возмущения руками, пыталась зажечь очередную сигарету, зажав губами мундштук. Но зажигалка тоже сбоила и капризничала, и женщина в сердцах швырнула её на стол.

– Как зачем? – парировала незваная гостья. – Все два года я и так с вами живу. Вы с нами с раннего утра до позднего вечера: «Ты позавтракал, Тэофан? Чем кормили тебя, Тэофан? Как самочувствие, Тэофан? Нет ли у вас сквозняков, Тэофан?» Непрерывно! Телефон не смолкает! У вас есть ключ от нашей двери! Вы ездите с нами в отпуск! Когда вы дадите своему сыну жить самостоятельно? Ему тридцать восемь! – Маняша перевела дыхание, – и что за имя такое – Тэофан? Вы в каких староцерковных нотах его добыли? Почему не Амадей?

– Была такая мысль, – устало огрызнулась Раиса Филипповна, отрывая кусочки от так и не зажжённой сигареты и растирая пальцами просыпавшийся коричневый табак.

– Чебуреки, говорите, нездоровая пища. Если вы так заботитесь о своём здоровье, что же вы дымите, как паровоз?

Женщины умолкли. В трубке мобильного что-то постукивало, позвякивало, шипело и булькало масло…

Тэфи улыбнулся, прервал звонок и пошёл обуваться.

– У меня, кроме него, никого нет, – Раиса Филипповна терзала сигарету в переполненной пепельнице и пустила бесчувственную постановочную слезу.

– А теперь у вас есть он и я, и будут внуки! – Маняша на слезу купилась, села рядом, выбросила душные окурки в мусор и залила пепельницу пенной водой.

– Ах ты, господи, – театрально взялась за грудь Раиса.

– Спокойно! – добродушно прикрикнула Маняша.

Во дворах светлело, шальные майские тучи рассеивало и уносило всё дальше.

Маняша пододвинула тарелку с горячими чебуреками:

– И я отсюда не уйду, пока вы не съедите хотя бы один.

Валик и Бутс

Валик и Бутс прошмыгнули в закрывающуюся дверь, и она с шумом захлопнулась.

– Покажу тебе моё любимое место, – шепнул Валик. – Святая святых этой гостиницы – склад.

– Хорошо пахнет, я такой голодный, – согласился Бутс, по-воровски осматриваясь.

Они поели вяленого мяса. Зашуршала замочная скважина.

– Не отсвечивай, сейчас начнётся самое интересное, – предупредил Валик.

Они спрятались за огромными картонными ящиками.

– Заведующий склада. Я зову его Барбос. Даже имя его запоминать не желаю, – Валик облокотился на стену и презрительно скривился. – Сначала он привёл сюда повариху. Изображал из себя побитого жизнью пса. Дул губки, жаловался на жену. Говорил, что жена плохая хозяйка, не умеет готовить. То ли дело она, повариха. Короче говоря, Барбос добился, чего хотел.

Валик вздохнул. И Бутс вздохнул вслед за ним. Приятель всё-таки.

– Потом затащил сюда директрису банкетного зала, – продолжил Валик. – Плечи распрямил, спину выгнул, пузо втянул, рукава закатал. Строил из себя заправского мачо с волооким взглядом. Морозил ей всякую чушь о том, что в его жизни нет страсти, что жена его – чурбан неотёсанный, что кровь его закипает при одной лишь мысли о директрисе.

– А она?

– Сдалась, конечно.

– Глупая… – причмокнул Бутс, выковыривая из межзубья застрявшее мясо.