Ната Лакомка - Жена палача

Не подействовали ни уговоры, ни обещания заплатить.

– Я за фьера – и в огонь, и в воду, – заявил кучер, – но только если со мной что-то случится – свалюсь в реку или получу молнией по макушке, никто не позаботится о моих малютках. Вы уж простите, фьера Аликс. Да и зачем вам палач? К вашим услугам королевские доктора.

– Да, конечно, – прошептала тётя, ещё больше бледнея.

Она теперь походила на тень самой себя, и у меня не было сил наблюдать за этим.

– Фьер Элайдж, – отозвала я Сморрета-младшего в сторону, чтобы нас никто не услышал. – Вы приехали в карете?

– В коляске, – ответил он и сразу понял, куда я клоню. – Даже не думайте, форката Виоль. Ваш слуга говорит верно – это безумие, ехать в такую погоду. Надо дождаться утра. Как раз и гроза утихнет.

Я не стала с ним спорить и опустила глаза, скрывая разочарование.

– Не считайте меня трусом, – зашептал он, – но до холма идет грунтовая дорога. Вы не представляете, во что она превращается в ненастье! Лошади там точно не пройдут.

– Хорошо, поняла вас, – кивнула я.

– Очень на это надеюсь, – сказал Элайдж серьезно и попытался взять меня за руку, но я уклонилась.

– Пойду, приготовлю тёте кофе, – сказала я, отступая в сторону кухни. – Вам приготовить, фьер?

– Не откажусь, – согласился он. – Мне, пожалуйста, без сливок и сахара.

Я кивнула, и сделала вид, что ухожу в кухню, но как только Элайдж обернулся к тёте и Лилиане, я на цыпочках пробежала по коридору к входной двери, придержала колокольчик, чтобы не зазвенел, и выскользнула из дома.

Плащ я решила не брать, чтобы меня не остановили, когда буду бегать в свою комнату и обратно, и сразу же пожалела об этом – уже на крыльце дождь промочил меня до нитки, а ветер пробрал до костей. Еще вчера деревья стояли в золотой листве, а солнце грело совсем по-летнему, но в эту ночь осень заявила свои права на Сартен.

Гроза не утихала, и в блеске молний я видела, как гнутся ветви деревьев, за несколько часов потерявших свою листву.

Сердце трусливо сжалось и словно кто-то подсказал вкрадчивым голосом: а надо ли?.. мужчины побоялись выйти из дома в такую погоду, а ты решила бросить им вызов и показать, какая ты героиня? А что если пропадешь по дороге? И будешь лежать где-нибудь в луже, в грязи, наказанная за глупость и гордость?

Но я встряхнула головой, стараясь не думать о страшном, и побежала в сторону конюшни. Что бы ни произошло, я должна попытаться. Обязана. Дядюшка сделал нашей семье столько добра, что я не могу сидеть сложа руки.

Я сразу попала по щиколотку в лужу, зачерпнув воды в обе туфли. Мокрые волосы прилипли к лицу, холодные капли стекали за воротник. И это я еще не покинула двора…

Ворвавшись в конюшню, я первым делом бросилась отыскивать коляску фьера Сморрета.

Самсон распряг рысака, вытер насухо и запряг опять, и сейчас жеребец стоял на привязи, с надетым на морду мешком, в который насыпали ячмень.

Я довольно долго провозилась, пытаясь отвязать жеребца. Он беспокоился, переступая тонкими ногами и всхрапывая, всякий раз пугая меня. Править коляской я умела, но никогда еще мне не приходилось править коляской, запряженной таким горячим и породистым конем. Но я была уверена, что справлюсь. Должна справиться.

Поглаживая жеребца по атласной морде, я вывела его из конюшни, уговаривая не бояться грозы и дождя.

– Всего-то немного воды и немного огня, – бормотала я и сама не слышала своего голоса.

Распахнув ворота, я вывела коня на улицу, забралась в коляску и взяла вожжи.

Конь тронулся послушно, и когда мы проехали два квартала, я с облегчением перевела дух – больше всего я боялась, что мое отсутствие заметят и побег сорвется.

Ворота Сартена были закрыты, но гвардейцы, охранявшие вход, узнали коляску Сморретов, а когда я сказала, что еду позвать палача к раненому фьеру Монжеро, сразу подняли решетку. Правда, смотрели они на меня, как на умалишенную. Наверное, я и в самом деле была такой, но отчаяние придавало мне смелости.

Если правда, что тётя рассказывала про мастера Рейнара, он поможет. Должен помочь.

Подхлестнув коня, чтобы прибавил ходу, я поймала себя на мысли, что слишком часто повторяю «должна», «должен», «должны». Но разве наша жизнь – это не обязательства чести? Ведь Монжеро говорят честно, а поступают еще честнее. Так говорил мой отец, и я считала, что это – благородно и правильно.

Дорогу размыло, и я боялась, что колеса повозки съедут с обочины, но пока мне везло. За городом гроза казалась еще страшнее, чем в городе. При каждой вспышке молнии сердце у меня ёкало, а когда грохотал гром, я невольно втягивала голову в плечи. Дождь хлестал меня по лицу – холодный, порывистый, как будто отвешивал пощечины, одну за другой.

Я в очередной раз убрала с лица мокрые пряди, и при вспышке молнии увидела рябиновый холм. Несмотря на бурю, рябины не потеряли листвы. И в темноте казались пушистой шкурой затаившегося чудовища.

В одном из окон дома палача горел свет, и это придало мне сил. Подхлестнув коня, я направила его по склону, но в это время по дороге навстречу нам хлынул поток воды и грязи, коляску повело в сторону, она едва не опрокинулась, опасно накренившись, и… застряла намертво!..

Напрасно я подстегивала коня, напрасно пыталась толкать коляску – она не сдвинулась и на полшага. Я видела, что рысак раскрывает рот, но не слышала ржанья – так дико вокруг ревело и грохотало. Я поскользнулась и упала, утопив руки в грязи по локоть. Впору было заплакать от досады и страха, но плакать было некогда. Подвернув подол платья и заткнув его за пояс, я побежала по дороге, бросив коня и коляску фьера Сморрета на произвол судьбы.

Подниматься по холму по раскисшей дороге, когда ветер и дождь хлещут в лицо, когда вокруг сверкают молнии и грохочет так, что закладывает уши – это не снилось мне и кошмарных снах.

Больше всего я боялась опоздать – вдруг врачи уже начали операцию?!

Я падала на колени, поднималась и бежала вперед, снова падала и снова поднималась.

Дом палача вырос передо мной неожиданно – мне казалось, я никогда не достигну его. Но черная стена выдвинулась из темноты, я на ощупь поднялась по высокому крыльцу и заколотила в двери кулаками.

Дождь и ветер набросились на меня с такой злобой, словно стояли на страже покоя палача. Я задохнулась от порыва ветра, и ни о чем сейчас так не мечтала, как чтобы дверь открылась и я попала, наконец, в тепло, под крышу, и не было бы этого пронизывающего до костей ледяного ветра.

Но когда дверь открылась – тихо, медленно, сначала на полладони, потом на ладонь, на локоть, и, наконец, распахнулась – я не смогла заставить себя переступить порог. Стояла под дождем, ёжась и дрожа, и не отрываясь смотрела на человека в черной маске.