Дарина Ташкеева - Меня зовут Чикачирони

«Слава царскому роду! Слава Саргону Древнему! Слава! Слава! Слава!» именно такими словами завершались обязательные воскресные песнопения в храмах, один из немногих способов проявления любви к своему правителю от преданного народа.

Мне не часто доводилось видеть саму Энхедуанну после появления сына, но во дворце шептались, что его рождение отняло у Неё огромное количество сил и здоровья. Я видел, как Нариман с Аббаль бегали от покоев к покоям, лишь бы облегчить Её страдания. И даже сам Саргон Древний на время заключил перемирие с Ташлултум, надеясь, что так их дочери станет легче. Царь поручил Леату достать сильнодействующее снадобье какими угодно средствами, лишь бы Она скорее вернулась к жизни. Тяжелее всего приходилось маленькому Марди, который был отлучен от матери на время болезни, и передан кормилице. И как это часто бывает, в момент, когда думаешь, что всё хорошо, где-то дует ветер предстоящей бури. Мне довелось слышать Её голос, когда я стоял на балконе, но неведомая сила не позволила разглядеть Её. Тогда она в бреду нашёптывала что-то о памяти и обрывками напевала о крысином городе. Я-Чикачирони, не испытывал ни боли, ни грусти; я всего-навсего был уверен, что Она очнётся, потому что Ей предстояло исполнить обещанное. Растопить сердце Наримана и пробраться внутрь самых потаённых уголков его души.

Так и случилось. Лекарство, которое раздобыл Леат, помогло Энхедуанне быстро встать на ноги. Все благодарили верного слугу, но никто не догадывался об истинной причине. Ведь снадобье по-настоящему было действенным, но за мгновенье, как его принесли, с Ней говорил Нариман. Хоть и царская дочь бредила, Она слышала его голос и сказанные им слова: «Я знаю, что в такие моменты принято говорить что-то. Но, увы, я понятия не имею, что именно сказать. В уме столько мыслей, а облекаю их в слова и получается полная чушь. Я недавно понял, что почему-то есть ошибочное заблуждение, что мы не выбираем, что хотим чувствовать. Почему-то мы считаем, что обстоятельства заставляют нас чувствовать определённым образом. Так вот, зная это, я выбираю сейчас ничего не чувствовать. Не знаю, слышишь ли ты меня, но после появления маленького Марди, я словно лишился тебя. И, хотя ты жива, но осознание, что вот-вот могу потерять тебя, выбивает меня из колеи. Я не мог ничего чувствовать. Ничего после смерти жены и вот… . И вот, твоя болезнь сейчас лишила меня чего-то, на мне как-будто злой рок. Нариману не быть счастливым в браке. Так твердит удел Богов. Что ж, я это к чему. Я помню нашу первую ночь, что Ты мне сказала тогда. И, хотя я не ответил взаимностью, то был уверен, что дальше будет только лучше. Что пройдёт время и разберусь в себе, и в сказанном тобою. И теперь меня этого времени лишили. Тебя лишили. И всего я лишён. Я не утверждаю о том же, о чём и ты, но я проклинаю себя за то, что не поторопился. Хотя и понимаю, что если мы поступили определённым образом в конкретный промежуток времени, значит иначе не могли. Но корить себя не перестаю. В общем, хочу, чтобы Ты услышала меня. Да даруют Боги тебе исцеление. Постарайся поправиться, если не ради меня, то хотя бы ради сына. До свидания». Таким образом, слова были услышаны, а Энхедуанна, царская дочь, жена главного визиря Энлильского совета, и вот уже мать наследника-встала на ноги.

Я не понимал смысла сказанного. Точнее сказать, не совсем соображал, что именно он подразумевает под этими словами, потому что он относился к тому типу мужчин, когда произнесённое им не несло за собой ничего конкретного. Я ждал Её пробуждения, и в это время ко мне в голову отчаянно лезла мысль о том, что Нариман за сложными словами склонен скрывать правду, которая его самого не устраивала. Я оставил их и вернулся в день, когда Она пробудилась. Я помню, что в тот момент кокосовое молоко казалось слаще, потому что возможность видеть Её даровало мне ощущение тепла и ласки.

– Нариман, ты видишь, как он похож на тебя?

– Разве? Не замечал. По мне, так от тебя в нём гораздо больше. – поправляя свой лацкан, ответил муж жене.

– Ты знаешь, что это не так. Я видела Марди на уроках политологии, и его манера вести беседу мало чем отличается от твоей. Более того, в физической подготовке ему нет равных в классе, и дружит он исключительно с теми, от кого можно получить выгоду. От меня только форма губ и глаза изумрудного оттенка.

– Может и так, но трепет к своему щенку Бонго однозначно от тебя. Во мне нет такой способности любить. Некоторые качества врождённые, и никакие уроки не разовьют их, кроме уроков жизни.

Энхедуанна хотела перебить его, но вспомнила его наказ в их первую ночь, и потому подождала, пока он договорит.

– Я надеюсь, что Марди возьмёт от меня мужество и умение ориентироваться в любых жизненных ситуациях, а от тебя пусть берёт всё остальное, потому что во всём остальном ты меня превосходишь.

– Не стоит продолжать. – хоть и сказанное Нариманом было приятно Ей, всё же, осознание того ,что спустя семь лет совместной жизни, Она так и не стала ближе к его потаённым уголкам души-удручало. Поэтому, желание говорить с ним откровенно сошло на нет.

Стоит отметить, что за прошедшие года, их брак не был плохим. Они хранили верность друг другу, завтракали каждый день вместе, и Нариман, кроме неотложных выездов за пределы столицы, ни разу не оставлял семейное ложе.

Такие браки в высшем обществе были редкостью, и, хотя какая-то Её часть радовалась сложившимся обстоятельствам, что-то все-таки не давало покоя. А может, причиной этих переживаний были несостоявшиеся иллюзии пятнадцатилетней девушки, влюблённой по уши в друга семьи. В любом случае, семью Энхедуанны нельзя было назвать ни счастливой, ни несчастной.

– Нам пора, матушка ждёт.

– Ты не хочешь умыться? На тебе лица нет.

– Да, пожалуй.

Её лицо было измождённым от постоянных мыслей. Не только о своём недосягаемом муже, но и о приближающейся смерти матери. Она не вставала с постели больше месяца, и каждый день она таяла, словно свеча. Они дождались Марди с занятий и направились к покоям царицы. Двери им открыл Леат. Аббаль с мокрыми глазами стояла рядом. У кровати умирающей сидел сам царь Саргон Древний. Он не плакал, так как считал подобное проявление чувств исконно женским. Однако, руку когда-то любимой женщины он держал с такой силой, словно надеялся, что так она сможет с ним остаться немного подольше. Подобная сцена ничуть не поразила Её, так как Она знала, что отец любит мать. И только по причине сильной любви затаил многолетнюю обиду, потому что только поступки чужих людей не трогают ни души, ни сердца. Отчаяние выражалось не только в сжатых ладонях, но и отсутствием реакции на появлении семьи в комнате. Только после обращения Наримана, Саргон встал обняться.