Ирина Якубова - Легенда о солнечном свете

– Алло.

– Привет, Кристин. Это я. Ты на работе? – спросил он торопливо.

– Нет, дома. Кто говорит? (Ишь, делает вид, что не узнала).

– Это Борис.

– А, привет. Извини, у меня почему-то твой номер не высветился (Ага, сказки).

– Ну, извини.

– Ты прекрасно знаешь, что у нас нет дежурств. Гистологические исследования не выполняются по ночам и в выходные. (Ну конечно, отчитать поучительным тоном – как без этого?)

– Ладно, я завтра перезвоню.

– Так что ты хотел? (Сама-то хочет продолжить разговор!)

– Ты, наверное, занята?

– Есть немного. Давай ближе к делу (Голос старается пожёстче сделать!)

– Да просто хотел спросить. Наши к вам в лабораторию операционный материал отсылали в ту среду, там трое моих пациентов…

– Со среды всё готово, результаты завтра отошлём. Я сама над этим материалом работала.

– А ты не помнишь, там была папиллома с шеи от Афанасьева, 1951 года рождения? Это мой пациент. Просто я его завтра выписать хочу, а без результата не могу. Ну раз ты не на работе, то номер гистологии не подскажешь…

– Номер исследования не подскажу. Но точно помню, что там не рак.

– Ой, спасибо, Кристин!

– Пожалуйста. Это всё? До понедельника не мог подождать? (Ясно, хочет выставить дураком)

– Не, не мог. Я о своих больных днём и ночью думаю. Очень переживаю.

– Особенно о самых тяжёлых, да? С родинками (Смеётся, прикрыв трубку рукой).

– Не просто с родинками, а с подозрительными на меланому.

– Ври больше! (Та-а-а-к… Официальная часть беседы резко закончилась…)

– Кристин! Ты меня в чём-то подозреваешь?!

– Именно. В том, что тебе нечем заняться. (Раскусила. Хотя нет, просто соскучился…)

– Просто у меня выдалась свободная минутка, я стал планировать завтрашний день, вспомнил, что мне пора койки освобождать, наметил на выписку нескольких пациентов, в том числе Афанасьева, у которого оказалось не готовым гистологическое исследование папилломы. Тогда я вспомнил, что у меня однокурсница работает там, где выполняют эти анализы, и решил, почему бы мне не позвонить и не поинтересоваться. В общем, можно пригласить тебя на чашечку кофе?

– Ты думаешь, после того, что ты устроил на встрече выпускников в том году, я с тобой пойду пить кофе? (Блин, так и знал!)

– А что, собственно случилось в том году? – невозмутимым голосом спросил Борис.

– Может тебе диск с видеосъёмкой торжества прислать, чтоб память освежить? (Вот зараза!)

– Ну подумаешь, за попку тебя схватил нежно.

– При всех!

– Так все ж свои были.

– И знали, что я приличная замужняя дама.

– Я был пьян, и все поняли, что это было случайно!

– Я теперь тебе не доверяю! (Вот врёт, ведь! Сама просила три года назад, чтоб её батеньку прооперировал сам, говорила, что больше никому не доверяет из хирургов нашей клиники).

– Почему?

– Боюсь.

– Так я же на кофе тебя приглашаю. Им не напьёшься. Просто я на следующей неделе в ваших краях буду, могу тебя после работы подождать.

– Нет.

– Как хочешь, уговаривать не буду. Останешься без кофе и дружеского общения. (Вот ещё! Обойдёмся!)

– Мог бы сразу с кофе начать, а не с родинки какого-то Афанасьева.

– Я на самом деле хотел узнать об этом пациенте, а про кофе ради приличия сказал.

– Тогда пока!

– Ты ошибаешься, если думаешь, что я ради того, чтоб с тобой поболтать…

В трубке послышались короткие гудки. Последнее слово осталось за ней как всегда, Борис не успел объяснить, в чём она ошибается. Тем более, что она не ошибалась. Каждый раз, общаясь с Кристиной, Борис про себя комментировал каждую её реплику, искал скрытый смысл в словах. А потом неоднократно прокручивал разговор в голове, пытаясь найти хоть какие-то признаки симпатии с её стороны и заинтересованности в его персоне.

В ординаторскую зашла Кривулина и стала разогревать ужин, одновременно раскладывая по тарелкам разномастные пирожки и докладывая доктору как идут дела в отделении. Борис был голоден и устал. После Саши Руденко с его аппендицитом была ещё одна непростая операция, которую они выполняли совместно с дежурным урологом. Пациентом был мужик пятидесяти двух лет, страдающий шизофренией. Он с целью самоудовлетворения засунул себе в мочеиспускательный канал шариковую руку, которая ускользнула в мочевой пузырь и внедрилась в его стенку, приведя к кровотечению. Вдвоём они делали ревизию брюшной полости, вскрывали мочевой пузырь, извлекали инородное тело и восстанавливали целостность уретры и мочевого пузыря. На это ушло два часа двадцать минут. Хорошо, что Кривулиной не разрешили участвовать в операции, а то б времени ушло гораздо больше, с её медлительностью.

Борис, жуя булочку вдруг подумал: «Какой же я говнюк: одну женщину целую и зажимаю в порывах страсти, другую люблю и донимаю телефонными звонками, третья мне, вон, вкусняшки всякие готовит…» Однако, самобичеванием доктор заниматься не любил, поэтому мысль о том, что он говнюк, быстро растворилась в потоке других, более продуктивных мыслей: о работе, о скором отпуске, о планах поменять свою старенькую «Ниву» на какой-нибудь «Опель» или «Шевроле» и, конечно же о Кристине. Его (?) Кристине…

Утром Мария Кривулина, сделав обход совместно с зав отделением, дежурным врачом, тремя палатными врачами и другими четырьмя интернами, стала собираться домой. Борис устал от неё за прошедшие сутки и поэтому отпустил отдыхать (тем более, плюшки уже закончились).

В девять утра солнце светило уже ярко, почти как летом. Тёплый майский ветерок ласково играл в кронах деревьев, уже покрывшихся свежей листвой. Он трепал неровную Машину чёлку, которую приходилось постоянно смахивать с лица, чтоб не мешала глазам. До дома идти было не далеко. На маршрутном такси всего две остановки, потом полтора квартала пешком до одноэтажного домика в частном секторе, который снимала Кривулина ещё с института. Её родители, папа комбайнёр и мама медсестра в фельдшерско-акушерском пункте, жили в деревне за двести километров от Калининска и дочери деньгами не помогали с тех пор, как она закончила институт. Впрочем, свою зарплату интерна Маша итак тратила лишь на оплату коммуналки, аренды домика, продукты и книги, любимые философские и эзотерические. По такой хорошей погоде девушка решила пройтись пешком, но вскоре устала и натёрла мозоль. До дома идти ещё минут тридцать, но можно сократить путь вдвое, если пойти через посадки. Хотя там, на заросшем кустами и высокой неухоженной травой пустыре, могли оказаться какие-нибудь наркоманы или маргиналы, завернувшие туда, чтоб спокойно, вдали от посторонних глаз выпить бутылочку дешёвой водки, оставленной кем-то на дне бутылки, выброшенной в мусорный бак. Но Маша всё-таки пошла короткой дорогой. На тропинке, ведущей к её частному сектору, состоящему из двух десятков покосившихся деревянных домишек, постройки эдак года пятидесятого, незадачливую девушку ждал сюрприз. Переступая через мелкие кустики, в густой траве Маша наткнулась на открытый метровый коллектор. Рядом, уткнувшись лицом в траву, лежал ребёнок. Он спал или был без сознания. Маша остановилась, по спине пробежал холодок. «Неужто мёртвый?» – подумала она. О том, чтобы пройти мимо не могло быть и речи. Девушка присела на корточки и стала трясти за плечо лежащего на спине Якова.