Тахира Мафи - Вообрази меня

В любом случае ситуация пугала нас всех.

Назира накачала Кенджи, пока они летели из Сектора 45 до Океании, не рассчитала с дозировкой, и его развезло. В конце концов он вырубился – близняшки Соня и Сара его обследовали и сказали, что он поправится, – но до того мы узнали, что Андерсон взял под стражу детей Верховных главнокомандующих.

Все, и Адамс, и Джеймс, и Лена, и Валентина, и Николас, они все в плену у Андерсона.

Джеймс тоже у него в плену.

Последние пару дней были кошмарными, просто убийственными. Последние пару недель были кошмарными, просто убийственными.

Хотя на деле – месяцы.

Даже годы.

Порой я не могу припомнить ничего хорошего. Бывает, когда случайно познанное мной счастье кажется диковинным сном. Ошибкой. Гиперреализм и хаос: слишком яркие цвета, слишком громкие звуки.

Плод моего воображения.

Всего несколько дней назад ко мне пришла несущая дары ясность. Несколько дней назад верилось, что худшее позади, что передо мной открыты все возможности мира; что мое тело сильнее, чем когда-либо, а мозг наполнился, стал четче работать и способен на то, что я даже представить себе не могла.

Но сейчас

Сейчас

Сейчас я, похоже, цепляюсь за размытые края душевного равновесия – изворотливого, ненадежного друга, который всегда разбивал мне сердце.

Аарон притягивает меня ближе, и я растворяюсь в нем, чувствуя благодарность за тепло, за крепость его объятий. Я делаю глубокий, неровный вдох и затем полностью расслабляюсь. Я с жадностью вбираю густой, пьянящий запах его кожи, еле уловимый аромат гардений, который почему-то всегда его сопровождает. В идеальном молчании мы слушаем только наше дыхание, проходят секунды.

Сердце хоть и медленно, но успокаивается.

Слезы высыхают. Страхи делают передышку. Ужас рассеивается пролетающей мимо бабочкой, а тоска решает вздремнуть.

На какое-то время есть только я и он, и мы, и все это не запятнано, не тронуто тьмой.

Я знаю, что любила УорнераАарона задолго до всего происходящего – задолго до того, как нас схватило Оздоровление, до того, как нас разлучили, до того, как мы узнали об общем прошлом, – но то чувство было молодое, незрелое, его глубина была еще не изучена, не испытана. За то короткое мерцающее временное окошко, когда зияющие дыры моей памяти кажутся целиком заполненными, что-то между нами изменилось. Между нами изменилось все. Даже теперь, хотя в голове стоит шум и гам, я это чувствую.

Сейчас.

Вот это.

Моя плоть к его плоти. Здесь мой дом.

Я понимаю, что он внезапно напрягся, и отстраняюсь в тревоге. Вокруг кромешная тьма, и я его почти не вижу, лишь чувствую, как по его руке тоненькими струйками побежали мурашки, когда он спрашивает:

– О чем сейчас думаешь?

Я распахиваю глаза, понимание развенчивает тревогу.

– Я думала о тебе.

– Обо мне?

Я сокращаю дистанцию. Утыкаюсь ему в грудь. Он не произносит ни слова; я чувствую, как в тишине мечется его сердце, и в конце концов слышу протяжный выдох. Тяжелый, неровный выдох, словно он очень надолго задерживал дыхание. Как бы я хотела увидеть его лицо. Мы уже давно вместе, но я все еще забываю, насколько остро он чувствует мои эмоции, особенно в таких ситуациях, когда наши тела сплелись друг с другом.

Я нежно провожу рукой вниз по его спине и признаюсь:

– Я размышляла о том, как сильно тебя люблю.

Он замирает на долю секунды. А затем прикасается к моим волосам, медленно разделяя прядку за прядкой.

– Ты почувствовал? – становится интересно мне.

Я снова отстраняюсь, поскольку не слышу ответа. Моргаю в потемках, покуда не различаю блеск его глаз, тень его рта.

– Аарон?

– Да, – отзывается он, и мне кажется, ему не хватает воздуха.

– Да, в смысле почувствовал?

– Да, – повторяет он.

– И на что это было похоже?

Он вздыхает, откидывается на спину. И молчит так долго, что я даже подумываю, а будет ли он вообще отвечать. Затем он нежно говорит:

– Непросто объяснить. Это как удовольствие, но оно так близко к боли, что порой их сложно разделить.

– По-моему, ужасно.

– Нет, почему же, – возражает он. – Скорее изысканно.

– Я люблю тебя.

Резкий вдох. Даже в такой темноте я вижу, как напрягается челюсть, а он сам пялится в потолок.

От удивления я резко сажусь.

Реакция Аарона столь необычна, что я не знаю, почему не замечала этого раньше. Хотя, быть может, это что-то новенькое. Быть может, что-то и правда изменилось между нами. Быть может, раньше я так сильно его и не любила. По крайней мере, это все объяснило бы. Ведь когда я об этом думаю, когда я думаю о том, насколько сильны мои чувства к нему теперь, после всего, что мы…

Еще один крутой, отрывистый вздох. А затем он смеется, чуть нервно.

– Ничего себе , – вырывается у меня.

Он закрывает ладонью глаза.

– Как-то унизительно.

Теперь улыбаюсь я, да я почти хохочу.

– Эй, просто…

Мое тело зажимает в тиски.

По коже прокатывается яростная дрожь, позвоночник перестает гнуться, кости пришпилены на свои места невидимыми булавками, застывший рот открыт в попытке сделать вдох.

Я ничего не вижу из-за накрывшего меня жара.

Я слышу какие-то помехи, гигантские стремнины, бурный поток, злобный ветер. Ничего не чувствую. Ни о чем не думаю. Не существую.

На какую-то ничтожную долю секунды я…

Свободна.

Мои веки трепещут, открываются закрываются , открываются закрываются , открываются закрываются . Я – крыло, пара крыльев, дверь на петлях, пять птиц…

Внутри растет огонь, взрывается.

Элла?

В голове возникает голос, стремительно, с силой вонзается в мозг как острый дротик. Словно со стороны понимаю, что мне безумно больно – челюсть ломит, тело застыло в неестественном положении, – но я не обращаю на это внимания. А голос взывает снова:

Джульетта?

Осознание бьет точно ножом по коленям. Мой разум заполоняют образы сестры: кости и почти растворившаяся кожа, сросшиеся пальцы, разбухший рот, глаз нет. Ее тело плавает в воде, длинные темные волосы словно полчища мурен. Меня пронзает ее странный, обезличенный голос. И без единого слова я спрашиваю:

Эммелина?

Меня захлестывают эмоции, пальцы впиваются в плоть, кожа горит. Она чувствует облегчение, и оно практически материально. Я могу попробовать его на вкус. Ей стало легче, легче от того, что я ее узнала, легче от того, что она нашла меня, легче легче легче…

Что случилось?

Поток образов наводнил мой мозг до самых краев, затопил его полностью, и я тону. Ее воспоминания заглушили мои ощущения, забили легкие. Я задыхаюсь от ворвавшихся в меня чужих чувств. Я вижу Макса, моего отца, безутешного в горе от смерти жены; вижу Верховного главнокомандующего Ибрагима, он в отчаянии, в бешенстве, требует, чтобы Андерсон собрал других детей, пока не стало слишком поздно; вижу Эммелину, всеми ненадолго покинутую: она хватается за эту соломинку…