Татьяна Сидоркевич - Когда я открыла глаза

Вернёшься ли? Когда?..

Июль с частью своей семьи направлялась туда, где свежий воздух, домик в деревне, возможно, прекрасный отдых, возможно, хорошие люди, но никогда там не будет лучше, чем дома. Нигде не будет лучше, чем дома.

Казалось, от воспоминаний по всему вагону разнёсся запах той деревенской жизни. Точно не вспомнить многих событий тех лет. Последний раз Июль посещала это место шесть лет назад. Забылось многое, но единственное, что она чётко помнила сейчас, – этот запах на кухне. Приятный, манящий и почему-то кажущийся по-домашнему родным. И что самое удивительное, этот запах не изменился до сих пор. Он остался точь-в-точь таким же: аромат сена, веющий с улицы, свежего молока с нотками свежей травы и варящегося на печи домашнего сыра.

Но каким бы добрым ни был приём, мы никогда не будем родными в чужих местах. Никогда не станут улыбаться приезжим эти ненавидящие «москалей» продавщицы магазинов.

28.07.2014, 23:30… Вот и первый сильный взрыв вблизи Алчевска. Чёрт, я напугана не меньше тех, кто остался в городе. В силу моей бурной фантазии, я могу себе представить такой ба-бах, что заколет во всех точках тела. Так страшно. Ночь… Самое время, когда могут начать штурмовать. Боже, мои любимые, родные и близкие люди! Храни их Господь! Я держу за них кулачки и молюсь. Я с вами, мои хорошие! Мне очень страшно. Так страшно, что гром, который грохочет здесь за окном, пугает меня до кома в горле. Убийцы… Воздастся вам всё! Так просто из крови чистым не выйдешь. С грязными руками эти люди никогда не смогут спокойно жить! И не спасут их те миллионы, которые они отняли у обычных граждан…

Я почти уверена: эта война не будет длиться долго. И только это радует, и только это заставляет надежду ещё висеть на той тонкой ниточке внутри…

Эти строки всегда будут звучать ужасно для тех, кто чувствовал однажды что-то похожее вместе с Июль, но, скорее всего, останутся непрочувствованны теми, кто никогда не видел войну. Июль так хотела писать о чём-то стоящем в своей рукописи, но пока у неё получался бредовый военный дневник…

Прошла уже неделя с тех пор, как Июль была вынуждена покинуть родной дом. Но она начинала видеть в этом плюсы. Оказывается, всё было не так уж и плохо, если не брать во внимание ситуацию на Донбассе. Если не брать во внимание пару других проблем, которые мучили Июль время от времени. Всё было достаточно спокойно, лишь иногда онемение от самых ушей превращало Июль в марионетку собственных эмоций.

Радовало одно: вдали от дома проблема «что делать?» испарилась в километрах. Июль знала, стоит ей вернуться – этот вопрос снова встанет остро как никогда. Но впервые за четыре года Июль отдыхала от вопроса «что делать дальше?..» Она просто жила. Хоть и не на полную, но чувствовала себя так спокойно, что иногда становилось страшно.

– Дыши, Июль, Дыши. Глубокий вдох. Открой глаза…

– Фу-у-ух… Так, уже немного легче…

В полуночной обеденной комнате, закрыв уши громкой музыкой, Июль вела переговоры со своими демонами, разбушевавшимися в последние дни. Она была погружена в свой ночной кошмар. Помешивая домашний творог в тарелке, приговаривала что-то, словно варила зелье:

– Как же стыдно. Чувствую себя предателем. В нашем городе идёт война, а я оставила своих любимых людей в одной из самых горячих точек на планете.

Сделав музыку ещё громче, словно она могла подавить этих чертей внутри, Июль взобралась с ногами на стул, чтобы казаться совсем маленьким комком в этой суете событий. Сегодня как никогда ей было противно самой от себя. Мысли о дне рождения её любимого мальчика не давали покоя:

– Я оставила его в такой день одного, пусть он и говорит, что этот день для него не важен… Это ведь не так!

Июль чувствовала себя недоразвитым ребёнком и не могла чётко сформулировать свои мысли, чтобы было не так стыдно перед самой собой.

– Господи, мой мозг атаковало стадо тупых бегемотов. Нет, хуже… Они нагадили в моей голове, а сами толкутся под кожей, будоража каждую молекулу организма и напрягая мои нервы. Другие часто называют их мурашками. Я сопротивляюсь как могу…

– Дыши, главное дыши!

– Долго я так не протяну. Чувствую себя предателем. Стыдно и обидно до слёз. Не знаю, как я могла оставить его. Полная дура. Просто хочу домой. Запираюсь в этой комнате, апатия… Ничего не хочу делать, никого не хочу видеть. Зароюсь в свои мутные мысли и буду сидеть, как пьяный насупленный ёжик в день перед казнью.

– Даже эти чёртовы слёзы не пытаются меня спасти. Когда они мне так нужны – они меня оставили. Чёрт, даже собственные слёзы меня предают. В такой момент…

Июль принялась снова что-то писать в свою рукопись.

Пишу сердцем, натираю мозоли. С каждой буквой всё больнее писать. Чёрт! Не помогает ни строчка! Мои нервы почти как вольфрам, но натянуты настолько, что ещё пару взводов пальцами – и от моих струн останется разорванная с треском железячка… Как бы ею никого не ранить…

Город засыпает, просыпается безумие

Следующим вечером Июль бежала по нескошенному полю – просторному, как безграничное море. Не было слышно ни единого лишнего звука, лишь откуда-то издалека доносились вечерние деревенские песни. Июль бежала навстречу розовому закату. Он же с лёгкостью обуздал её демонов. Но закату не быть вечным…

Июль сидела одна посреди пустынного поля. Здесь уже давно отъездили тракторы, солнце намеревалось уйти на покой в этих местах. Оно медленно скрывалось за горизонтом, оставляя за собой нежно-розовые разводы. В ушах гудело разбавленное с шорохом травы «му-у-у-у». Мозг постепенно заполнялся тёплой и приятной тишиной. Наконец-то удалось избавиться от нашествия демонов внутри и побыть наедине с собой.

– Вот так нагрянуло, – говорила Июль себе, – вот так лето! И как после этого доверять судьбе? Что в её планах? Всё разрушить, стереть и сжечь в прах? У меня заканчиваются слова, а у души – еле живые фрагменты. Но что есть душа? Это она меня гложет уже вторую неделю? Её задача оставлять на сердце насечки?

На выдохе сгорай, и возродишься заново

Нам открыты все просторы.

Нам подвластны все вершины.

Этот прощальный туман засыпал серым пеплом росистую земную поверхность, окутал холодным мраком и больной грустью расцарапанное сердце… Июль с нотками грусти и разочарования, но в предвкушении огромного счастья смотрела в окно отъезжающего от перрона автобуса.

Вынужденный и одновременно долгожданный отъезд… Никто не ожидал такого поворота, такого гостеприимства. Да, никого не волнует чужое горе! Вот бы вся эта беда ворвалась и в дома тех, кто так радуется нашим несчастьям. Никогда не думала, что существуют люди, способные настолько цинично оценивать ситуацию и в глаза плачущих и избитых горем людей говорить, что они достойны этого, что они сами избрали себе такой путь, так пускай же сами и разгребают свой пыл. Говорить в глаза детей, девушек, женщин: «Пускай бы вас там расстреляли вместе с вашими домами; вы ничтожные беженцы… Испугались результатов своих же действий!» Нет прощения таким людям, нет оправдания таким словам! Дай Бог возмездия и расплаты тем, из уст кого прозвучали эти мерзкие плевки.