Елена Ромашова - Sabbatum. Инквизиция

Я выжидаю, в отличие от других. Кто-то должен быть начеку. Пускай этим кем-то буду я.

– А она что ответила?

– Ты про что?

– Она согласилась пойти с тобой на вечеринку?

– Нет. – Я испытываю облегчение и ещё не успеваю понять почему, когда Кевин продолжает: – Говорят, врачи не велят из-за травмы головы. Ну ладно. Подождем с вечеринками.

– Ты так говоришь, будто все у вас решено. Может, ты уже свадьбу планируешь?

Я сжимаю цепь, с помощью которой мы обучаемся драться, накручиваю ее на свою ладонь и сильно сжимаю кулак, чувству, как железо больно стягивает руку.

Кевин смеется в ответ на мой угрюмый выпад.

– Нет, не планирую. Но я уже целовался с ней.

На мгновение я чувствую тишину внутри себя. Это шок.

– Что?

Я не верю ушам своим.

– Ага. Я с ней целовался. Всего разок, зато было классно.

– То есть… вы теперь… типа, вместе?

Отчего-то слова подбираются с трудом, а во рту пересыхает.

– Нет. Не вместе. Мы еще это не обсуждали. Просто поцеловал ее, а она не сопротивлялась. А еще, хочешь, прикол расскажу? – Кажется, Кевин задался целью убить меня. Его приколы сегодня не радуют. – Она считает, что я виноват в ее амнезии. Будто я ее сбил на машине.

– Что? Подожди. Ты не мог ее сбить. По легенде, в такси влетел «Корвет».

– Ну, она считает, что я был за рулем этого «Корвета» и что я уговорил Реджину из-за чувства вины взять ее в Саббат.

– И после этого она дает тебе целовать себя?

– Да. Считает, что авария не должна мешать дружбе со мной. Что не будь аварии, она бы не была здесь и прозябала в Сассексе на самом дне.

Из всего услышанного я могу сделать лишь один вывод, который почему-то, когда озвучиваю вслух, режет странной ревностью и укором.

– Значит, она в тебя влюблена, раз так считает.

– Не знаю. – Веселье и радость Кевина раздражают меня и только делают хуже. – Может и влюблена. Что с этого?

– А то, что, если ты разобьешь ей сердце, то точно разбудишь в ней Химеру, и твое очередное похождение ради другой юбки обернется нашей погибелью.

– А ты сам-то часом не влюблен в нее?

Кевин смотрит на меня светло-карими глазами чуть с прищуром, пытаясь понять, что чувствую.

– Я, Кевин, в таких не влюбляюсь. Я их отлавливаю, зачитываю приговор и сжигаю, посылая их души в ад, если к этому моменту они еще их не заложили.

– Ну-ну.

Кевин встает и идет к выходу.

– Что это значит? – кричу я вслед, но он лишь смеется в ответ и уходит.

На следующий день все разговоры за завтраком – лишь о вечеринке.

– Мелани, ты пойдешь с нами? – обращается Ева ко мне.

А я кидаю взгляд на Кевина, а затем на Рэя, который замер, услышав вопрос.

Всё ясно, боится, что я соглашусь и своим присутствием скомпрометирую его образ великосветского избалованного мальчика.

– Нет, врачи запрещают посещать такие места. Травма головы, с этим не шутят.

Ева огорченно стонет, Кевин подмигивает мне, а Рэйнольд, который с появлением Ноя пересел на свое место, снова продолжает есть, явно успокоившись.

– Кстати, о твоей травме головы. Звонили из больницы, просят пройти обследование и решить какую-то проблему со справками для получения документа о твоей новой личности. Займись этим сегодня, прямо после завтрака. – Реджина отпивает апельсиновый сок, глядя своими пепельными глазами.

– Я тебя отвезу, – оживляется Кевин, но голос директрисы с железными приказными нотками гасит его задор.

– Ее отвезет Рэйнольд. Ты мне сегодня будешь нужен. – Она поворачивается к Рэйнольду и, словно в ответ на его вопрос, легонько кивает головой.

Я испуганно таращусь на Оденкирка, который завис в своих раздумьях, и, будто почувствовав, что я на него смотрю, поднимает на меня красивые, грустные, но такие обманчивые глаза.

Закончив завтрак, мы встаем из-за стола. На выходе из столовой Кевин останавливает меня, взяв за руку.

– Может, после обследования тебе разрешат пойти на вечеринку? – Парень смотрит на меня с надеждой.

– Может и разрешат.

Хотя, внутренне понимаю, что не хочу идти туда. В этот момент к нам подходит Рэйнольд и обращается ко мне. Он смотрит холодно, говорит без эмоций, явно держит дистанцию.

– Предлагаю не мешкать и сейчас же отправиться в больницу. Иди, переоденься, а я тебя подожду на выходе.

Всё. Разворачивается и уходит. А я не сдерживаю тяжелого вздоха.

– Ты чего? – смеется Кевин.

Наверное, все что, я чувствую, читается по моему лицу.

– Не нравится мне идея ехать с ним в больницу. Он меня ненавидит. – Я бурчу под нос, скорее даже жалуюсь. И снова теплота Кевина согревает меня.

– Брось! Он тебя не съест.

– Точно?

– Он предпочитает бифштексы и ягодные смузи.

Он теребит меня по плечу, но притом как-то отстранённо устремляет взгляд в сторону, будто он соврал; кажется, у меня все-таки есть шанс быть съеденной Оденкирком.

Вбежав в комнату, я лихорадочно начинаю соображать, что бы такого надеть, и вдруг понимаю: мне хочется быть незаметной. Всем моим любимым блузкам и юбкам сегодня скажу нет. Я возвращаюсь туда, откуда начала свой путь. От этой мысли дрожь пробирает. В итоге я делаю простой выбор: обычная футболка без принта, узкие джинсы и балетки. И вот я – мышка, простая серая мышка, человек из толпы. Прихватив бумаги и справки, я устремляюсь вниз. У входа уже ждет машина, в которой сидит Оденкирк и кому-то пишет смс. Он кидает мимолетный взгляд на меня и внезапно замирает.

– Что? – не удерживаюсь я от вопроса и оглядываю себя с головы до ног.

– Ничего, – бурчит он в ответ и снова утыкается в свой телефон.

Я в замешательстве сажусь рядом с ним, захлопываю дверь и оказываюсь в закрытом пространстве машины с Рэйнольдом.

И тут начинается.

Не знаю, как он, но мне трудно усидеть на месте. Невыносимо. Его присутствие проносится током по моему телу. Моя кожа становится гиперчувствительной к любому микродвижению тела Оденкирка. Я словно тлею изнутри. Закусываю губы, глядя в окно.

Сам же Рэйнольд дышит ровно, глубоко, шумно. Сидит без движения, уставившись перед собой.

Мне нужно как-то прекратить эту пытку, отвлечься. Поэтому решаюсь начать разговор. Я поворачиваюсь, вдохнув поглубже, в тот момент, когда он решает сделать тоже самое…

– Ты…?

– Что тебе…?

И замолкаем, смущенные одинаковым порывом. Я смотрю в его глаза, которые сейчас широко распахнуты. В них читается удивление.

– Ты хотела что-то спросить? – Он первым прерывает затянувшуюся паузу.

– Да. Что не так в моей одежде?

– Ты выглядишь очень просто, – отвечает он с некоторым опозданием, словно после раздумья.

– Ну, да. Это же больница. Как-то в вечерних платьях туда не ходят.

Он ухмыляется, а я отмечаю, что впервые он прореагировал на меня по-доброму.