Оксана Лукаш - Любовь сквозь века. Книга 2

– Ему ее сломали. Не ходил он. Я его подобрал. Лечу.

Милана, исподлобья, смотрела на ведуна, но отвечать не спешила.

Тем временем, пес потянул ноздрями воздух и залаял.

– Пироги учуял-шельмец. Вкусно пахнут. Угостишь? Или сама все съешь?

Девочка быстро сняла с корзины ветошь, достала пирожок, разломила.

– Кушай, кушай, Лешачок и расти большой.

– Как ты его назвала?

– Лешачок! Я дома всем животинам имена дала. Мамка ругается. Негоже говорит, скотину именами кликать. А, я тихонечко, чтобы никто не слышал.

– Лешачок, так Лешачок. Подходит ему имя. Смотри-егоза какая, уже доел, добавки выпрашивает.

Действительно, пес проглотив пирог, сыто облизывался и преданно смотрел в глаза ребенку.

Милана засмеялась.

– Умный и глаза честные-пречестные, а сам, то и дело, на корзинку косится.

Лютый улыбнулся девочке в ответ.

– Меня попотчуешь? С утра маковой росинки во рту не было, и печь я сегодня не растапливал. Забыл. Лешачку твоему травы целебные собирал, чтобы снадобье изготовить.

– Ты? Травы собирал? Врешь, поди?

– Почему вру?

– Разве мужицкое это дело травы собирать?

– Я не простой мужик, девочка. Колдун-я. Так, что? Пирогом угостишь?

– Ешь. Мне не жалко,-Милана протянула Лютому корзину. – Сверху с грибами, внизу сладкие с ягодой.

Лютый взял пирог, надкусил.

– Вкусно. Сама то, печь такие умеешь?

– Нет. Мамка к тесту меня не подпускает. Говорит–мала еще. Зато, ягоды и грибы для начинки я летом собирала, еле лукошки до дома донесли. Ты и правда, для Лешачка снадобье целебное сделаешь? И он поправится?

– Конечно, поправится. Он уже на своих лапах бегает. Зимой не вставал. Если хочешь, я и тебе покажу, как такую мазь изготовить. Ею и людей лечить можно.

Глаза ребенка загорелись интересом.

–Только Милана торопится надо, травы до заката целебную силу держат. Как солнце зайдет, считай, все пропало. Если хочешь мне помогать, бери Лешачка да заходи в дом. Сначала надобно отвар целебный запарить, а для того печь истопить. Ты печь топить умеешь?

– Умею–не ответила, а прошептала девочка.

– Тогда и с моей печуркой справишься. Пойдем в избу, что -ли. Или боишься меня до сих пор?

– Никого я не боюсь! Девочка поднялась, отряхнула крошки с одежды и решительно пошла к избе. Если бы она хоть на миг обернулась, то увидела, как довольно улыбается ведун.

– Эх, Лешачок, Лешачок, не зря я тебя зимой спас! Удружил ты мне сегодня братец. Еще чуток со мной в горнице поживешь, а потом все-на привязь отправишься. Твое дело-дом и хозяйку новую сторожить.

Пес внимательно посмотрел на колдуна, вильнул хвостом и залаял, будто отвечая: «А, то как же! Самое мое собачье дело- службу нести!»

Милана, насторожено, оглядывалась по сторонам. Из сеней девчушка попала в просторную горницу, окна в которой были огромными и занавешены чем-то прозрачным. Девочка подошла ближе, дотронулась рукой, то, что она приняла за занавеску, оказалось очень толстым и прочным.

– Эко диво!

Малышка отступила на шаг, перевела взгляд на обеденный стол-маленький, квадратный, он стоял у окна, и к нему были придвинуты три стула красного дерева с резными подлокотниками. На столе расположилась какая-то невиданная утварь, предназначение которой ребенку было неведомо.

– Как у князя в палатах белокаменных! Даже, тятя в сказках своих такого бы придумать не смог.

– Осмотрелась? Нравится?

– Что это? Девочка указала Лютому на окно.

– Это-стекло.

– Стекло?

– Да. Так на Востоке закрывают окна, чтобы в горнице было много света.

Я тебе потом расскажу и не о таких чудесах, если захочешь.

– А, на столе, что стоит?

– Фарфор, он из самого Китая. Тарелка, чайник, чашки. Ты из чего дома ела и пила?

– Из миски. Тятя на ярмарке купил, а еще и сам их летом режет. Он по дереву мастак. У нас дома и глиняные есть.

– Ела из миски, станешь из тарелки, спала на печи, станешь в кровати, как у бояр жизнь твоя потечет.

– Я домой хочу. К маме! Отпусти меня,– губы ребенка предательски задрожали.

– Я не держу тебя девочка. Захочешь уйти, сразу уйдешь. Только, может, попробуешь? Погостишь? Кое-какой науке ведовской подучишься, чтоб отцу с матерью помогать. Занедужит вдруг кто, захворает али лихоманка приключится, или как с Лешачком–беда, ты помочь, завсегда, сумеешь.

– Разве я смогу?

– Конечно. У тебя есть дар, я чувствую это. Да, ты и сама знаешь о нем. Оставайся у меня до Купалы. После костров летних решишь-уходить или продолжить обучение.

– Ты меня отпустишь?

– Я, и сейчас, не держу. Иди Милана.

Лютый наклонился над печью, выгребая остатки вчерашней золы, давая понять, что разговор окончен.

Девочка озиралась по сторонам, не зная, как поступить. Вдруг, в избе раздался странный шорох, возня. Рядом с печью, в самом темном уголке, заухало: « Фыр-фыр-фьют, фыр-фыр-фьют.»

– Проснулся, Дикошарый? Тихо, тихо. Распречитался! Гостья у нас, не спугни.

– Лютый кто там?-Милана говорила шепотом.

– Испугалась? Не бойся. Совенок это.

– Настоящий?

– Какой же еще? Самый, что ни на есть, настоящий. В лесу подобрал. Один в гнезде сидел. Кроха. Оголодал совсем. Живет теперь со мной и Лешачком, улетать не хочет. Пойди посмотри.

– Можно?

– Тебе девочка, здесь, все можно. Разве забыла: гостю-место! Основной закон наших предков.

Милана аккуратно прокралась к печи и увидела совенка. Птица сидела в клетке и слеповато щурилась.

– Ух, ты! Лютый, я никогда в жизни столько чудес за один день не видывала. А, еще кто-нибудь у тебя есть?

– Есть. Конь-Варяг. Ты в седле держаться умеешь?

– Нет.

– Могу научить.

– Фыр-фыр-фьют, фыр-фыр-фьют,-совенок оживился в своей клетке и начал ее раскачивать.

– Цыть! Рано еще. День-деньской на дворе. Негоже тебе, ночной птице, до поры вылетать. Разбудили мы его с тобой, Милана, теперь, покоя не даст. Выпущу – не улетит. По дому начнет расхаживать да в каждый угол свой клюв совать. Ты, девочка, решайся, – или к мамке ступай, или ставь свои пироги на стол да помогай мне печь топить. Снадобье пора делать.

Останешься если гостевать у меня, за печью следить и снедь всякую готовить, тебе поручу. Справишься?

– Да.

– Остаешься?

– Ненадолго.

– Вот и молодец! Я знал, что ты не трусиха. Неси с крыльца дрова, а я пока травы достану.

Через полчаса печь весело дымила, горел в очаге огонь, в чугунке запаривался отвар для целебного снадобья.

– Запоминай Милана, как вода закипит, надо снять, чуть остудить да положить все травы, что я тебе показал, тепло укутать. Настоится, добавь Марьин корень. Мелко его истолки.

Девчушка оказалась не по годам сообразительной. Ведун обратил внимание на то, что малышка что-то нашептывала над травами, прикрыв глаза. Прислушался.