Оксана Лукаш - Любовь сквозь века. Книга 2

– У кого боги мужа отняли? Не у меня ли?

– Боги? Может, любовь его высушила, источила? А, девонька? Говори! Разве не предупреждала я тебя, когда ворожбу ты на него задумала? Разве не говорила тебе бабка Славия, чем дело обернется ? Что не полюбит он тебя, только навредишь себе? Что мне ответила, помнишь?

– Помню. Молодая я была, – дурная. Думала, врешь ты все. Не может он меня не полюбить, коли я его так люблю да почитаю. А вышло, что вся жизнь моя навыворот, хоть в омут с головой али камень на шею. Так бы и сделала, кабы не детки. Без меня пропадут. Как долго еще Славия, как долго!

– Что долго?

– Жить, Славия, – жить. Мука сплошная. Ничего не вижу, – тьма кругом. Страшно, так страшно.

– Эх, горемыка! Дуреха. Отойдет твое сердечко, отогреется. Горе в тебе говорит, беда слезами наружу проливается. От того и Милану во всех несчастьях винишь.

– Оттого и виню, что перед ней я тоже виновата. Кругом ошибок наделала. Я Славия подглядела за тобой, куда ты приворотное зелье прячешь, чуток себе отлила. Знала, что больше ты для меня ворожить не станешь. Опоила Михася снова. С тех ночей Милана у меня родилась. Я ее с первых дней не взлюбила. Мои детки все беленькие, а у этой волосы, что вороново крыло, черные, густючие. Глаза синие. Она и в колыбели пищала по-особому, будто не плачет, а песню поет. Кормлю, бывало, ее, а сама думаю, чтоб та захлебнулась или еще что.

– Что же ты девка сотворила? Как осмелилась, без ведома моего, зелье брать? Если бы отравила Михася? Ты знаешь, что там у меня за снадобья да для чего?

– Не отравила же! Думаешь, легко мне было все годы с тенью Рады в собственном доме жить?

– Сама во всем виновата, еще и стыда хватает на дитя свою обиду переваливать.

– Потому и уехать хочу подальше, чтобы деревню эту забыть, Михася, дочь его.

– Твою дочь, Любань, твою

– Не признаю ее своей! Славия, бабушка, прости ты меня, дурынду. Помоги в последний раз,– женщина зарыдала горше прежнего. – Позаботься о девчонке. Приголубь ее. Видишь, не совсем я дрянь бессовестная, сердце и у меня есть, не бросаю ее на погибель, – тебя прошу.

– Если откажу, что тогда?

– Останусь.

– Останешься? Как так? Тебе же невмоготу.

– Не зверь я Славия. Хоть и не люблю девчонку, но какое-то время поживу здесь, посмотрю, как она с Лютым уживется.

– Не могу я тебя понять. Я же видела, как играла ты с малышкой, как в лес вы ходили, как у ручья забавлялись, и ласкала ты ее.

– Ох, бабушка. Надорвалось во мне что-то. Вся злость накопившаяся на девочку пролилась. Как отдали ее Лютому, переменилось все в одночасье. Поняла я, что в Милане муж отголосок своей прежней любви нашел. Рада она для него. Заревновала я.

– Хорошо Любань, что не врешь мне. Помогу. Как готова будешь, уезжай из деревни! За Миланой я присмотрю, и будь, что будет. В дом Лютому предложи перебраться.

– Как скажешь бабушка, так и сделаю.

– Ступай девонька, утро вечера мудреней.

В лесной избушке было темно, Милана давно спала. Смерть отца девочка переживала трудно- плакала по ночам, ребенку снились кошмары, она звала отца. Лютый просыпался, брал малышку на руки, укачивал, рассказывал сказки про заморские страны, диковинки и чудеса. Ведун и сам не мог понять, что с ним происходит. Откуда такая жалость и нежность к чужому ребенку? Раньше он ни к одной из своих учениц не испытывал подобных чувств, но за Милану готов был любому горло перегрызть, словно он ее родной отец.

– Лютый, Лютый, любый мой, подь сюда!

Ведун насторожился. Не иначе Морина. Пришла мерзавка.

Лютый обвел посохом кровать Миланы, прошептал защитный заговор. От Морины можно ожидать любой подлости.

– Зачем притащилась, карга старая? Что надобно?

– Злой, ты стал воин.

Морина вышла из-за дерева.

Ведун не поверил своим глазам, перед ним стояла не бесплотная тень старухи, а рыжеволосая девица в самом соку. Хоть, бери да женись!

– Где это ты так наелась?

– Нешто не знаешь?

Лютый нахмурился, взгляд его напрягся.

– Михась, твоих рук дело?

– Моих! Что с того? Я делаю, что хочу. Мужик все по Радушке своей сох, убивался. Я ему помогла. Напоследок стала его Радушкой! Налюбились мы с ним, натешились. Он все думал, что спит да Раду во сне обнимает,– ведьма расхохоталась. – Красотка, я теперь. Надолго мне его силы хватит.

– Тварь окаянная!

– Не окаянней тебя. Не по своей воле я тенью стала. Благодари меня, что девчонку не трогаю.

– Руки твои, Морина коротки, – Милану обидеть. Знай, жаба мерзкая, тронешь девочку, я тебя в Навь в тот же миг оправлю, не пощажу.

С этими словами, Лютый направил посох в сторону ведьмы, произнес короткое заклятье, и женский образ рассыпался на части, задымился, пошел искрами и исчез в лесной чаще. Над избушкой висело только эхо ее хохота.

– Лютый, Лютый, Лютый!?! Ты где? Мне страшно? Лютый?

Ведун влетел в избенку. За ним с лаем ворвался Лешачок.

– Я здесь Миланушка. Здесь. Что случилось?

– Кто-то ходил, я проснулась.

– Это Лешачок, наверное, или Дикошарый.

– Нет – женщина!

– Какая женщина? Нет здесь никого!

– Она белая и рыжая, и очень красивая.

У Лютого задрожали руки. Как Морина могла быть здесь, если он выставил защиты так, чтобы она к дому подойти не смогла?

– Он ей сказал: «Новая Жрица-дитя!»

– Кто сказал?

– Темный!-девочка провалился в сон, будто и не было ничего, будто и не просыпалась вовсе.

– Вот так дела! Предначертанное сбылось. Милана впервые услышала Темного и его послание. Морины, здесь не было. Девочка еще и видящая! Видит то-чего нет, и что может произойти.

Лютый провел рукой по волосам ребенка, заботливо подоткнул одеяло. Страх не отпускал его. Ведьма не оставит девочку в покое, начнет изводить. Темный, конечно, указал ее место, но для бывшей Жрицы ослушаться, – милое дело, лишь бы получить свое! А, там она выкрутиться сумеет.

На рассвете в избушку тихонько постучали.

– Лютый, Милана вы здесь?

Лютый распахнул дверь.

– Славия, ты? Зачем пожаловала?

– Выйди ведун, разговор есть. Милана где?

– Спит.

– Пусть спит, не буди. Нам без лишних ушей пошептаться надобно.

– Что приключилось? Заболел кто, помощь нужна?

– Слава Богам, благополучно все в деревне. Любань уезжать надумала, хозяйство, избу тебе оставить хочет, не за так, разумеется, плату возьмет.

– На что мне ее хозяйство? В лесу воля вольная, свобода.

– Лютый, девочка растет, ей помимо Леших, Водяных, Русалок, науки ведовской, бабья рука нужна. Чтобы знала традиции наши, хозяйкой справной стала. Ты ее этому сможешь обучить? Ласку материнскую ей разве дашь? Ты же не дикарку из нее растишь? Она и так, почитай год, из леса не вылазит, с ребятами, пагодками, не бегает.

– Не до беготни ей. Ремеслу обучается.