Оксана Лукаш - Любовь сквозь века

Росточком ниже своих сверстниц, щуплая, маленькая, а выделяется сразу среди остальных ребятишек. И голос, голос, малявка еще, а голос забыть нельзя – журчит, переливается, что ручей весной. Все ребята бегают день деньской, а эта сядет и сидит, смотрит вдаль, как будто видит что, и сама себе улыбается. Деревенские привыкли к ее красоте, да тихому нраву, а заезжие каждый раз диву давались. Князь с воеводой, как на порубежье мимо проезжал, девок деревенских встретил, коня осадил, дело то молодое. Слово за слово, про житье бытье, а как малявку увидал– побледнел. Люди сказывали, все расспрашивал: Кто такая, да чья?

– Поди, поиграй с ребятами, Милана. Слышишь, меня дочка?

Девочка послушно глянула на мать, взяла тулупчик и стала одеваться.

Мать вздохнула: Беда мне с тобой Милана! Но девочки уже в избе не было. Женщина знала, что не пойдет дочь туда, где все. Затеет игру, то ли с котом, то ли собаку в дом притащит, или сядет на пригорок и будет смотреть на опушку леса, словно, ждет кого-то.

Милана, действительно, как и предполагала мать, пошла на окраину деревни, села на свой любимый пенек на пригорке и прислушалась. Ждала она весну, ой, как ждала. Тепла, солнца, да первых жаворонков. Побегут ручьи, расцветет все, река разольется, зашумят травы, можно будет пойти в лес, там столько интересного, там друзья. Как же мать не понимает, скучно ей с девчонками бегать. В лесу и с травинкой поговорить можно, и ручей про дальние страны расскажет, глядишь, и дядька Леший появится, меду даст или на малинник укажет, а пока зима, в лес мать запретила ходить строго настрого. Навье время, темное. Говорит: Лешак утащит или кикимора задушит. Милана рассмеялась, – Как же Леший утащит? Он ведь такой добрый. А что если только зайти, никто ведь не узнает. До сумерек далеко еще: Я, туда и обратно. Рядом с Миланой играли сверстники.

– Милана, айда с нами,– крикнул соседский парнишка, Петр.

Девочка только махнула ему рукой, и направилась, не оглядываясь в лес.

– Милана, ты куда? Вернись! Мамка заругает,– не унимался паренек.

– Петруша, ты ей не говори, я быстро. Девочка, просительно прищурила глаза.

Петр, бросил санки, он был постарше, на голову выше девочки, и ему самому безумно хотелось глянуть, на кикимор, да всякую нежить лесную, которой пугали ребят старики.

– Подожди Миланка, с тобой пойду.

Милана улыбнулась, Петр растаял от ее улыбки, взял девочку за руку, и дети направились к лесу. Милана еще раз признательно глянула на мальчика своими бездонными глазами, Петр покраснел: Что это со мной? Она же девчонка,– он отдернул руку, пошел чуть быстрей, Милана семенила следом, стараясь не отставать.

Глава 3

Лютый пробирался сквозь заросли и березняк. Мужчина шел без отдыха несколько часов, пытаясь разогнать наваждение прошлой ночи. Сон не шел из головы. Эти синие, глубокие глаза, и почти нереальное чувство любви, боли, гнева и ненависти, которые он испытывал к их обладательнице. Самое странное, что эти чувства он отчетливо переживал наяву каждый раз, вспоминая тот сон. Как можно любить и ненавидеть одновременно, тем более ту, которой нет, которая лишь в его воображении, и приходит во сне. Еще острее он почувствовал свое одиночество, тоска сжала сердце.

Когда –то, он был обычным человеком, воином. У него была семья, дом, казалось, все еще впереди. Он помнил, как был витязем в княжеской дружине, пировал с друзьями, ходил в походы, возвращался с добычей. Князь был щедр, дружинников верных не обижал. Лютый был одним из первых воинов, любил веселье, добрую шутку да крепкую драку, после, которой хорошо, и девок потискать. Девок, любил шибче всего. Последнюю, запомнил навсегда.

В одной из деревень, во хмелю, вышел во двор воздуха свежего глотнуть, зима стояла такая же, суровая, мороз прошибал насквозь, а он дышит, да вздохнуть не может– воздуха ему мало. Решил пройтись. Отошел за избу, недалеко лесочек, и тянет его в тот лес, спасу нет. Хмель в голове играет, как был в рубахе, так и пошел, куда глаза глядят, не чувствуя холода. Идет, идет, вроде и лес близко, и сосенки рядом, а все не дойдет до них. Возле одного деревца увидел Лютый силуэт девичий. Окликнул. Отошла девица от дерева, Лютый обомлел, таких красавиц он отродясь не видел. Высокая, статная, волосы огненные, до пояса коса, глядит на него – улыбается, пальцем манит. Направился к ней Лютый, да, она в лес, и бежать. Он за ней. Девица смеется, заливается, только эхо кругом от того смеха. Бежит Лютый, опасности не чует. Это последнее, что он помнил.

Очнулся уже в избе, весь в тулупах закутанный, из сотоварищей никого рядом нет, да и изба чужая, бабка какая– то у печи возится. Попытался встать, ноги не держат, кое-как сполз с печи. Бабка на шум оглянулась.

– Что, милок, очнулся? Как спалось?

– Долго я спал?

– Почитай месяца три. Уж и весна, вовсю.

– Что со мной случилось?

– Как что, милок? Запамятовал? Во хмелю пошел в лес, заблудился и замерз, почти насмерть. Приволокли тебя ко мне други твои, знахарка я деревенская. Ты уж плохой весь, лихорадит тебя, знобит, крутит. Ничего я им не обещала, да вот надо же, выходила. Выходила я тебя болезного. Витязи, знамо дело, в поход собрались, а мне строго настрого наказали ходить за тобой, как за дитем малым,– старуха рассмеялась.

Стало Лютому не по себе от того смеха. Смех ее не бабский– девичий смех.

– Как звать тебя, милый?

– Тихон, кличут.

– Был Тихон, станешь – Лютый.

– Что ты сказала, старая?

– Послышалось тебе милый, послышалось.

Послышалось, да не послышалось. Той ночью и началось. Днем старуха облезлая, ночью красавица редкая, жаркая, страстная, ласковая. Ведьму повстречал Тихон. Не мог устоять он перед ней. Каждый день себе клялся, что сегодня уйдет, а как ее к вечеру в облике девичьем увидит, голову теряет, себя забывает с ней, друзей, родных, ничего не надо ему, лишь бы чувствовать ее всю до капли, быть с ней. Время шло, стал замечать Тихон, что все трудней просыпаться ему, вроде и выздороветь пора, окрепнуть, а сил нет, слабеет с каждым днем. И красавица его пропадать в лесу целыми днями стала, лишь к вечеру в избу возвращалась. О том, он и спросил ее однажды.

– Что ты Тихон, уж не взревновал ли? Что, ты, милый? По грибы, ягоды, хожу, на зиму припас собираю, травы заготавливаю.

Не поверил, решил проследить. Про грибы-ягоды говорит, а сама с пустым лукошком возвращается, раскрасневшаяся, глаза горят, вся аж масляная, ластится к нему, что кошка. Засомневался Тихон. Следующим утром с первыми петухами поднялась девица, юркнула в сени. Тихон сполз с печи, отдышался, держась за углы, как в тумане, пошел за ней. Она в лес, и он в лес. Солнце уж взошло, только она как девкой была, так и есть, старухой не становится. Огляделся, Тихон, смотрит, ручей, зачерпнул полную пригоршню воды испить, да на свое отражение глянул, а на него не молодец удалой глядит, а седой мужик таращится.

Читать дальше