Александра Турлякова - Мирон сын Мирона

— Мне не нравится ваша страна! — произнесла она решительно. Идвар приподнял бровь и посмотрел на княжну вопросительно. — Друзей у вас нет, любимой тоже, нет матери, отца, брата, которого бы вы любили… Как вы живёте? Ради чего вы живёте?

Он усмехнулся:

— Я живу не ради, я живу вопреки… — залпом допил вино и поднялся, находу откусывая яблоко.

Аэлла тоже поднялась. Кубок с недопитым вином она поставила на ручку кресла. Спросила вдруг:

— Что вы теперь сделаете со мной? — Идвар повернулся к ней. — Как вы меня накажете?

— Никак…

— Тоже… вопреки? — мягко спросила она.

— Думайте, что хотите…

Она прошептала через минуту:

— Я пойду…

— Я провожу вас…

— Я знаю дорогу, это мой замок.

— Я провожу, — повторил настойчиво.

— Как хотите… Если меня арестуют, сделайте так, чтобы обошлось без пыток, я сама всё признаю…

Они медленно шли по коридору, спускались в темноте по винтовой лестнице. Чтобы не стучать каблуками, Аэлла сняла туфли и несла их в руке.

— Вы боитесь боли? — он резко обернулся, и в темноте Аэлла ударилась в него, уронила туфель, и он загремел по каменной ступеньке.

— Ой… — прошептала Аэлла.

Вместе с Мироном они начали искать туфель, шаря по ступенькам руками. И Аэлла чувствовала близко-близко тепло дыхания Мирона, его тело, и руки их, пальцы сталкивались в темноте. Это всё вино… Это оно виновато…

Наконец, Мирон нашёл злополучный туфель, выпрямился, и они с княжной оказались друг перед другом, только на разных ступеньках, лица оказались напротив.

— Х-х-х… — хрипло выдохнула Аэлла от удивления. Маленький лучик света от окна высоко над головой, наверное, лунный, отражался в огромных зрачках Мирона. Идвар вложил туфель ей в руки и долго не отпускал пальцы ладони, пока она сама не вырвала руку. — Да, я боюсь боли… — вдруг стала выше, поднялась на носочки, удивление скользнуло в глазах Идвара. — Ноги замёрзли от камня…

— Тогда быстрее… — Мирон подхватил её под локоть и потянул вниз, за собой. У самых дверей он вдруг развернул её спиной к стене, поймал за локти изнутри, приблизил лицо. Аэлла не могла оттолкнуть его, в каждой руке туфли, да и сама хотела ли?.. Это всё вино… Только оно…

Идвар нашёл в полумраке её сухие губы, она дышала испуганно, удивлённо. Поцеловал сначала осторожно, будто боялся, а потом ещё раз, уже дольше. Аэлла мотнула головой:

— Вы с ума сошли… Что делаете?

Он улыбался ей в глаза. Шепнул:

— Беги — ноги грей, красавица…

Оставил её и спиной отошёл в темноту. Она несколько секунд глядела в пространство, будто не понимала ничего, не видела, потом скрылась за дверью.

Идвар вернулся к себе. И сразу понял вдруг, какая при свете свечей пустая эта комната. Как сухо и бездушно выглядит мебель. Он допил вино из её кубка, и ему казалось, что оно даже пахнет ею… Он постепенно сходит с ума. Он медленно, неотвратимо влюбляется, влюбляется так, как никого никогда не любил, до боли душевной, до тоски, потому что любил он ту, которую любить ему было нельзя.

В десять лет он влюбился в дочку садовника, в простую девочку с зелёными, необычными для горцев, глазами. Отец узнал и отослал её подальше, а в саду появился новый садовник. Идвар страдал и даже плакал от тоски, но пожалеть его было некому. Отец в это время готовился к свадьбе на княжне Южных земель, с садовником он управился быстро, не задумываясь.

Больше после этого Идвар никого не любил, женщины в его жизни появились довольно поздно, он уже пережил свой первый военный поход, побывал в нескольких карательных экспедициях, но продолжал оставаться невинным. Сначала боялся осуждения отца, брата своего выбора, потом получил порцию насмешек от брата и тираду от разгневанного отца, его больше убедившегося в ущербности Мирона. А потом ему нашли взрослую женщину из дворцовых вельмож, ту, что была раньше в фаворе Майнора. Он и здесь был вторым после брата…

И вот сейчас он влюбился, влюбился по-настоящему, влюбился в ту, которую ни разу не видели ни отец, ни брат. Выбрал сам для себя — своим сердцем. И оно сейчас оглушающе стучало в груди, как тысячи конских копыт миропольской конницы…

* * * * *

Аэлла долго не могла заснуть, всё тело дрожало от непонятного ей возбуждения, которого она не испытывала ещё ни разу в жизни. Сердце стучало, озноб охватил её всю, аж зубы звенели друг о друга, сердце перехватывало от воспоминаний, пережитых за вечер.

Она осторожно касалась губ кончиками пальцев и не могла поверить, что пережила поцелуй мужчины, настоящий поцелуй того мужчины, который стал для неё вдруг таким близким, таким родным. А ведь она хотела убить его…

И смерть отца, и боль утраты, и даже это покушение на жизнь Мирона — всё ушло куда-то назад, на второй план, вперёд вырвалось последнее — поцелуй, прикосновения его, лёгкие и осторожные, огромные взволнованные глаза. И было стыдно даже, что она думала сейчас именно об этом, хотя эти три дня так страдала.

Душа замирала от внутренних чувств, она испытывала восторг и смятение одновременно. Понимала, что он враг, что он из Мирополя, что он косвенно виновен в гибели отца, но ничего не могла с собой поделать… Может, он и будет думать, что она доступна, что она простодушна, и он легко добьётся её расположения. Тем более, что она никогда никого не любила, не имеет опыта… Она даже не дружила никогда с мужчиной, и, вернее всего, отец бы не одобрил то, что она делает. Но она любит, просто любит… А разве это плохо? Разве она в этом виновата, что сердце её потянулось к первому мужчине, отличному от всех, кого увидела, да, чужого, да, противника, но именно он заставил её думать и дышать по-другому.

Она влюбилась.

* * * * *

Целых два дня она не видела его, извелась и измучилась вконец, думая об одном и том же: где он, что с ним, почему он не ищет встречи с ней? И когда вечером третьего дня её пригласили на ужин, она не смогла удержать в груди сумасшедшее сердце, бьющееся оглушительно громко. Она готова была бежать тут же, ей было всё равно, что на ней надето, что у неё с волосами, пока служанка не осадила её. Аэлла замерла, осознав вдруг, куда она бежит, как она будет выглядеть в его глазах, важно ли это. То, что было два дня назад, это совсем не то, что сейчас… А, может, всё уже изменилось, может, всё показалось ей в ту ночь? Ничего не было, а эта любовь её — просто ошибка? Она возомнила себе, навоображала невесть что, какая может быть любовь в её положении? Она здесь в плену, она под арестом, участь её ещё не решена, может, по приказу короля её ещё казнят. Она ничего не знает об Айриле, страна её в руках врагов, отца нет в живых. Какая вообще может быть любовь?

В столовую она зашла сдержанной и прямой в глухом тёмно-бордовом платье с золотой отделкой. Мирон по-прежнему в белоснежной рубашке, брюках, сапогах, смотрел сверху такой же, сдержанный и прямой. Будто и не было ничего. Не было того поцелуя, того похода по лестнице в темноте, не было горящих глаз, от которых, казалось, с ума сходишь. А ведь это был её первый поцелуй в жизни! Первый мужчина рядом! Не слуга, не приставленный отцом рыцарь, а чужой молодой человек… О-о-о…