Райчел Мид - Сны суккуба

— Что ты хочешь на Рождество? — спросила я.

— Не знаю. Мне ничего не нужно.

— О нет, — сказала я шутливо, — ты же не из таких. Не говори только, что терпеть не можешь...

И тут он поскользнулся. Одна нога поехала куда-то вбок. Я устояла, а он упал — на подвернувшуюся вторую ногу.

— О господи. — Я опустилась рядом на колени. — Ты цел?

— Как будто да, — ответил он.

Но стиснул зубы, и я поняла, что ушибся он сильнее, чем хочет показать. Помогла ему подняться. Ноги у него снова начали разъезжаться, но в конце концов он все же сумел встать ровно.

— Хватит, — сказала я, направляя его к воротам. — Уходим.

— Мы же только пришли.

— О, ты стал вдруг фанатом, Скотт Гамильтон?

— Сама такая. Подумаешь, упал... ничего страшного.

Может, ничего страшного и вправду не было, но при мысли о том, что он мог сломать ногу, в груди у меня похолодело.

— Все равно пошли. Я проголодалась.

В мой внезапный голод он не поверил, но спорить не стал. Когда мы сменили коньки на обычную обувь и я увидела, что он не хромает, на душе полегчало. Не хватало еще, чтобы он и впрямь серьезно ушибся — по моей вине...

— Я не стеклянный, — сказал он в машине. — Нечего со мной так носиться.

— Инстинкт, — сказала я небрежно.

На самом деле я вспомнила о грустном разговоре, который вели они тогда с Эриком. Оба были смертными. Оба могли покалечиться. И умереть.

На протяжении веков я теряла тех, кого любила. Всякий раз, сближаясь с кем-то, усердно делала вид, что с ними этого случиться не может. И, когда все-таки случалось, я снова и снова сталкивалась с жестокой реальностью, от которой так старалась убежать.

Весь вечер и почти всю ночь я не могла перестать об этом думать. Глупо, конечно, было придавать столько значения какому-то падению, но слишком много несчастий в моей жизни начиналось с таких же мелочей. Об одном из них я и вспоминала, уже лежа с Сетом в постели.

Тогда, несколько веков назад, я жила в маленьком городке на юге Англии. Меня звали Сесили, у меня были огненно-рыжие волосы и огромные, сапфирового цвета глаза.

У современных людей довольно забавные представления о тех временах. Они думают, что все тогда были благочестивы и богобоязненны и подчинялись закону Божьему. Да, были благочестивы, конечно, и подчинялись, но и плотским желаниям оставалось место — даже у священников. Нет, не так. Особенно у священников. Церковные служители высокого ранга жили очень хорошо, в то время как простолюдины отчаянно боролись за существование. По иронии судьбы, их отчаяние и способствовало благосостоянию церкви, ибо деньги ей давали бедняки, надеясь, что в ином мире их будет ждать лучшая участь. Власть и богатство развращают, как известно, и епископ города, в котором я жила, был из самых развращенных.

А я была его любовницей.

Считалась в доме епископа служанкой, но обслуживала его в основном в постели. Он с ума по мне сходил, дарил красивую одежду, всякие безделушки, и о наших отношениях знали все. Хотя и понимали, что это грех, но смирялись. Ведь любовниц содержали и другие епископы — и даже папы, — и никто, как я уже сказала, не был так благочестив, как нравится думать современным романтикам.

Однако жизнь во грехе с престарелым епископом меня не удовлетворяла. Я была уже в полной силе в те дни, сбить его с пути истинного никакого труда мне не составило. Не сделай этого я, нашлась бы другая женщина. Поэтому я спала с ним, получая регулярные дозы, да еще и на стороне развлекалась.

Упомянутое развлечение в один прекрасный день приняло облик двух монахов, которые, обнаружив, что я переспала с обоими, кинулись друг на друга с ножами. Не знаю, чего они этим думали добиться. Вряд ли я увидела бы их еще когда-нибудь, поскольку монастырь находился довольно далеко от города. К тому же оба как любовники были настолько заурядны, что второй раз иметь с ними дело не хотелось.

Тем не менее бились они свирепо и пролили много крови, пока их не разнял местный священник.

Я, спрятавшись в толпе, наблюдала за дракой с самым невинным видом. Что дерутся из-за меня, не знал никто, кроме этого священника.

Его звали Эндрю, и мне он очень нравился. У епископов помимо служения мессы и отправления прочих церковных таинств имелись еще и административные обязанности. Поэтому за нашего большую часть треб ежедневно совершал Эндрю. К нам в дом он приходил часто и в свободные минуты охотно беседовал со мной — как друг и как пастырь.

— Вы меня ненавидите? — спросила я его после драки.

Мы сидели в саду возле дома, в стороне от тропинки, по которой ходили слуги, и разговора нашего никто не слышал. Епископу Эндрю о моей причастности к драке ничего не сказал, посетовал только, какой это стыд, что братья дошли до подобной крайности.

Он закрыл глаза, запрокинул голову, подставив лицо солнцу. На груди его сверкал тяжелый золотой крест — подарок моего епископа, который Эндрю подумывал продать.

— Ну разумеется нет.

Любуясь его молодым, красивым лицом, я подумала, что истинный стыд — это его обет целомудрия. Шелковистые темные волосы Эндрю ерошил ветер, и так сладко было представлять, что это я провожу по ним рукой.

— Но осуждаете.

— Я осуждаю грех, а не тебя. — Он открыл глаза, выпрямился. — За тебя я молюсь.

Я смущенно заерзала. Мысль о том, что за меня молятся, мне не нравилась.

— Что вы имеете в виду?

Он улыбнулся, и у меня зашлось сердце от его красоты. Я так хотела его завоевать, но он успешно сопротивлялся. И потому, конечно, притягивал еще сильнее. Мне казалось порой, что сила его души, ощути я когда-нибудь ее, напитала бы меня на всю оставшуюся жизнь.

— Я молюсь за твое здоровье — телесное и духовное. Молюсь, чтобы ты не грешила больше. Чтобы нашла подходящего мужчину, вышла замуж и родила детей. — Он немного помедлил. — Но больше всего мне хотелось бы, чтобы ты принесла обет.

Я удивленно подняла бровь.

— Почему?

— А почему бы и нет? Ты умеешь читать и писать. Образованней половины монастырской братии. И могла бы стать ценным приобретением для аббатства.

Неотрывно глядя ему в глаза, я слегка наклонила голову. На лицо мне упала прядь волос и запылала в солнечном свете.

— Это единственная причина? Или вам было бы приятно знать, что я никогда не буду с другим мужчиной?

Эндрю отвел взгляд. И долго молчал, прежде чем ответить.

— Мне было бы приятно знать, что ты — моя сестра во Христе, — сказал он. — Все мы боремся с искушением. И я бы радовался за тебя, удались ты от него.

Потом он встал, слегка потянулся.

— Мне пора. Уже поздно.

Я осталась сидеть. И, когда он двинулся прочь, спросила вслед:

— А вы... вы тоже боретесь с искушением?

Он остановился, посмотрел на меня через плечо. С едва заметной грустной улыбкой на губах ответил: