Екатерина Неволина - Один день тьмы

Итальянец оглянулся на ту, что пыталась его убить. Как же не вовремя она вмешалась! Очень не вовремя. Он вздохнул и отвел винтовку. Никогда нельзя торопиться. Не получилось на этот раз — ничего, он может подождать, потому что на его стороне Бог.

Я задумалась, как совершеннейшая дура, залюбовавшись на серебряный блеск острых снежинок. Они увели меня в сказку. Меж тем Ловчий давно протягивал мне руку, чтобы помочь выбраться наружу. Досадуя на себя, я, не приняв его помощи, выбралась на улицу и отряхнула с ладоней и коленей налипший снег. Золушка, Герда… ну надо же! Сказочные персонажи дороже обычных людей. Недаром моя любимая учительница по литературе говорила, что у меня слишком развитое воображение.

Главное — в другом. Мне нужно найти Артура и заглянуть в его вишневые глаза. Все будет хорошо, если мы вновь услышим биение сердец друг друга. А если нет — что же, значит, не судьба.

Мимо меня проходили подданные Ее Королевского величества. Такие же свихнувшиеся, как она сама. Если весь мир сошел с ума, то проще быть среди сумасшедших. Я сама была такой, но теперь вдруг исцелилась и поняла, что мне действительно нужно.

— Я больше не сумасшедшая! — объявила я Ловчему, глядящему на меня желтыми волчьими глазами. — И я отказываюсь играть в эти глупые игры.

— Чего же ты хочешь? — спросил он.

— Быть собой! Просто жить, и чтобы меня не дергали во все стороны, понимаешь?

Мимо нас проходили дикие. Увлеченные предстоящей атакой, взволнованные почти ощутимым на губах солоновато‑сладостным вкусом свежей крови, они забыли обо мне.

— Ты глупая девчонка, — Ловчий сделал шаг по направлению ко мне, но я вовсе не собиралась позволять ему трясти меня за шкирку, словно провинившегося щенка, нагадившего на ботинки.

Извернувшись, я отступила от него.

— Это ты глуп, — сказала я, начиная всерьез злиться. — Помнишь, я не раз спрашивала, как тебя зовут. Ты не ответил мне. И теперь я знаю почему. Ты просто не помнишь своего имени! Ты забыл свое имя и предал свое прошлое! У тебя нет ничего! Твоя охота — это подделка, ширма, за которой ты прячешься от собственного страха… от себя самого!

У наших ног выплетала узоры поземка. Мы были на улице одни. Только мне все казалось, будто кто‑то бесстрастно наблюдает за нами сверху. Может быть, Бог?

— Чего же ты хочешь? — Ловчий осторожно приближался ко мне. Мне вдруг подумалось, что у него вкрадчивые шаги — бесшумные, мягкие, немного пружинящие.

— Я хочу, чтобы ты очнулся, — я в свою очередь отступила, удерживая между нами расстояние. — Каким человеком ты был?

— Это не важно.

Он прыгнул, пытаясь схватить меня. Но время, проведенное подле Ловчего, пошло мне на пользу. Я тоже кое‑чему научилась и успела отпрянуть.

Я не отводила от него взгляда, но тем не менее краем глаза смогла уловить какое‑то движение на крыше ближайшего дома.

Воздух дрогнул… или мне это только показалось… и Ловчий, тоже на миг взглянувший в ту же сторону, вдруг немыслимым прыжком оказался передо мной, толкнув меня на снег.

Ему уже приходилось умирать. В первый раз это случилось в глухой Сибирской тайге, пропахшей хвоей и свежей кровью. Он уже не раз ощущал дыхание смерти на своих губах — жгучее, опаляющее, безжалостное.

Только в этот раз все случилось по‑настоящему. Самая последняя смерть вошла в его сердце серебряной пулей. Пулей, предназначенной не для него. Глупая девчонка стояла слишком далеко, и по всем законам он не должен был успеть спасти ее… Но он успел. И вот — долгожданный приз.

Метель смеялась ему в лицо, и в этом смехе он слышал звон серебряных колокольчиков, точь‑в‑точь таких, как в голосе его Королевы. Бледная призрачная луна кривилась оскаленной волчьей улыбкой.

Он умирал.

Смерть почему‑то пахла сиренью и пылью. У нее были мягкие нежные руки и длинные черные волосы, опутавшие его, словно прочные сети. У нее были удивительные изменчивые глаза — то упрямо‑фиолетовые, то кроткие, медово‑карие…

С той сумасшедшей летней ночи, пропахшей сиренью и пылью, он не видел Нину. Никогда.

А дальше была Сибирь и остатки армии Колчака, вязнущие в снегу и теснимые отрядами красных. И та ночь, когда Господь отвернулся от него. И новая жизнь, в ходе которой он все больше забывал о себе прежнем.

В ту ночь, когда стая решила погонять неопытного новичка, он и стал таким, каким оставался без малого сотню лет — вплоть до того, как впервые встретил глупую девочку с фиолетовыми глазами. Тогда, уйдя от преследователей, он зашел за их спины и начал свою собственную охоту. Свою первую настоящую охоту. Он заплатил им сполна, превратив жестокую забаву в настоящую кровавую бойню. Именно тогда он стал Ловчим и встретил свою Королеву.

Именно тогда окончательно умер молодой, верящий в идеалы офицер по имени Алексей…

— Алексей. Меня зовут Алексей, — проговорил он, проваливаясь в мягкую податливую пустоту.

А с неба сыпались и сыпались серебряные снежные звездочки, завывала метель, будто пела тяжелую тревожную песню.

Сердце подскочило и остановилось, а глаза заволокло темной мутью. Я ощущала в груди сухой жар, словно там горело маленькое солнце.

Я сама не помнила, как оказалась рядом с Ловчим и что было потом. Когда я немного пришла в себя, то поняла, что взбегаю по лестнице. Сверху потянуло морозной прохладой — выход на крышу был уже совсем рядом.

Я выскочила наружу, под безумство колючих снежинок, и тут же в стену около моей головы что‑то стукнулось. Серебряная пуля слишком мягкая, чтобы войти в бетон. Расплющившись, она упала к моим ногам.

Убийца был здесь, совсем близко. Я ясно слышала, как стучит его сердце. Этот звук казался мне звоном набатного колокола и придавал силы. Силы отчего‑то было очень много. Она лилась в меня нескончаемым потоком. Я чувствовала, как она переполняет меня, а мир перед глазами стал необычным, контрастным черно‑белым, и притом ярким, как будто в телевизоре подкрутили регулятор резкости.

Опьянев от втекающей в меня силы, я двинулась к спрятавшемуся человеку. Он снова выстрелил. Один раз, другой, третий. Я видела, как летят в меня пули — большие серебряные мухи. Воздух вокруг нас загустел и стал тягучим, поэтому пули летели очень медленно, с трудом преодолевая его сопротивление, и я без труда отмахнулась от них.

Глупый человек еще пытался стрелять, уже понимая, что все это бесполезно, а затем, когда я подошла уже совсем близко, вдруг вытащил серебряное распятие и, выставив его перед собой, забормотал на латыни слова молитвы.

Его сердце колотилось от страха, и я понимала, что этот страх — мой ключ к нему. Теперь я могу сделать с ним все, что угодно! Он сам дал мне в руки оружие против себя.