Елена Грушковская - Странник

Сердце звало Джима к Печальному Лорду, который сейчас, наверно, спал. Но Джим чувствовал такую неукротимую потребность увидеть его, прижаться к его груди, рассказать ему обо всём, что не принял во внимание, ни какой был час, ни какая погода. Он торопливо оделся, убрал волосы в узел и поднялся на крышу. Ветер сразу пронзил его, растрепал волосы и пересыпал их снежной крупой, пока он добирался до ангара. Выводя свой флаер, он плакал и смеялся одновременно.

Теперь он был Странник вьюжной Бездны, флаер был его звездолётом, а навигационным прибором — сердце. Он летел просто вперёд, не видя приборов, пронзая бушующую мглу и плача от счастья. Поступил сигнал вызова: его исчезновение уже обнаружили дома. Перед Джимом были две кнопки, "Принять вызов" и "Отклонить вызов", и он в избытке чувств ударил по кнопке "Отклонить", хотя достаточно было лишь слегка дотронуться пальцем. Он попал по какой-то другой кнопке, и машину вдруг тряхнуло, резко повело вбок, а потом бортовой компьютер закричал о резком уменьшении высоты. Джим выпустил штурвал, и его на пару секунд парализовал ужас. Вдруг в голове он услышал тёплый голос, который ласково, но твёрдо приказал:

"Руки на штурвал, детка. Спокойно".

Джим повиновался, снова взявшись за штурвал, и чья-то сильная и умелая рука выровняла флаер. Показания приборов пришли в норму, компьютер докладывал о стабилизации, о наборе высоты и возвращении на исходный курс. Тёплый голос сказал:

"Так держать, Джим".

Сильная рука исчезла со штурвала, а волосы Джима шевельнулись, как от лёгкого ветерка. Джим вцепился в штурвал, боясь его выпустить хотя бы на секунду и глотая горячие слёзы.

— Спасибо тебе, Фалкон… Ты мой ангел-хранитель.

Джим не заметил, как долетел. Сквозь пелену бури виднелись садовые фонари вокруг дома Печального Лорда, и компьютер рекомендовал начать снижение и сброс скорости. Джим хотел включить систему автоматической посадки, но получил ответ: "Система недоступна". Он несколько раз попытался её запустить, но систему, похоже, "заглючило".

— Ничего, мы и сами сядем. Правда, Фалкон? — обратился Джим к пустому креслу рядом.

Ему никто не ответил, ничьего голоса он больше не услышал, но его руки вдруг налились теплом, силой и уверенностью. Он начал снижаться, одновременно сбрасывая скорость и прицеливаясь в посадочную площадку перед ангаром. На миг ему показалось, что он тормозит недостаточно быстро, но всё обошлось благополучно. Сел Джим не совсем плавно и красиво, как получалось у Фалкона, но всё-таки твёрдо на все шасси, а не на бок. Двигатели-то не забудь выключить, сказал ему внутренний голос, но не Фалкона, а его собственный.

Выкарабкавшись из флаера, Джим осел на холодную площадку: у него вдруг подкосились колени. Узел размотался, и его волосы трепетали по ветру, спутываясь и облепляя его мокрое от слёз лицо. Сидя на пронизывающем ледяном ветру, Джим смеялся:

— Фалкон, я сел сам! У меня получилось! — И, не услышав ответа, ответил за Фалкона сам: — Ты молодец, детка…

К нему уже спешил лысый дворецкий Эгмемон в чёрном костюме, ёжась на ветру.

— Это кого тут принесло в такую рань? Сударь, отчего вы сидите на площадке? Вам плохо?

Джим смеялся и плакал одновременно, и дворецкий сделал вывод:

— Сударь, да вы пьяны! Как вы осмелились сесть за штурвал в таком виде? — И, всмотревшись, узнал Джима: — Ой, господин Райвенн-младший, это вы! Что это с вами? А ну-ка, деточка, вставайте! Идёмте в дом, негоже тут сидеть — простудитесь! Вон, погода какая гадкая!

В гостиной он укутал Джима пледом. Сбегав куда-то, он принёс Джиму чашку горячего молока и упаковку носовых платков.

— Его светлость ещё не вставал, — сообщил он. — Ещё рано. А вы отчего так рано приехали, голубчик? Что-нибудь случилось?

Джим пока не мог отвечать ни на какие вопросы. Он дрожал, пил маленькими глотками горячее молоко и вытирал платочком со щёк струи слёз. Дворецкий качал лысой головой и приговаривал:

— Ай-ай-ай… В каком вы, однако, состоянии!

Состояние Джима граничило с горячечным бредом. Его руки были холодны, как лёд, а щёки пылали, голова раскалывалась от боли. Спустился лорд Дитмар в длинном, до пят, шелковом тёмно-синем халате и с убранными на ночь в сетку волосами: очевидно, прибытие Джима его разбудило.

— Что случилось? — спросил он. — Джим, это вы? Что с вами, дитя моё?

Джим кое-как поднялся: его колени дрожали и подгибались, он был на грани падения. Тёплые сильные руки Печального Лорда поддержали его — и вовремя, потому что он, достигнув пика эмоционального напряжения, израсходовал почти все свои силы. Печальный Лорд вопросительно посмотрел на дворецкого, а тот лишь разводил руками.

— Эгмемон, приготовь комнату, — сказал лорд Дитмар. — Джима нужно уложить в постель.

— Сию минуту, милорд.

Обняв Джима за талию, лорд Дитмар ласково прижал его к себе, а Джим цеплялся за его плечи, как утопающий за спасательный круг. Его голова бессильно запрокидывалась назад, а по щекам струились слёзы, и на лице было выражение какого-то безумного восторга; лорд Дитмар никогда ничего подобного на лице Джима не видел и не на шутку встревожился.

— Джим, не пугайте меня, — проговорил он. — Что случилось? Почему вы приехали в такой час?

Голова Джима с совершенно растрёпанными волосами склонилась к плечу лорда Дитмара.

— Простите, — пробормотал он. — Извините… Я должен был… мне нужно было вас увидеть. Извините, что без предупреждения… Я… видел Фалкона.

— Что? — Лорд Дитмар взял Джима за подбородок и заглянул ему в глаза. — Вы сами?

— Да… Он пришёл ко мне… Он говорил со мной. Он сказал… Он сказал, что ждёт, когда я сниму траур с сердца…

Взгляд Джима потух, глаза закатились, и он обмяк в руках лорда Дитмара — тот еле успел подхватить его на руки. По всей видимости, то, что он только что пережил, настолько поразило его, что его психика не выдержала такого потрясения и сознание отключилось. Бережно держа бесчувственного Джима на руках, лорд Дитмар понёс его наверх. Вдвоём с Эгмемоном они раздели его и уложили в приготовленную постель в одной из комнат для гостей.

— Что же с господином Джимом такое? — озадаченно проговорил Эгмемон.

— Позже узнаем, — ответил лорд Дитмар сдержанно. — Сейчас ему нужна только тёплая постель и забота.

Было только полпятого, и при обычных обстоятельствах лорд Дитмар поднялся бы ещё только через два часа, но сейчас о том, чтобы снова лечь, он и подумать не мог: слишком он был взволнован. Понимая это без слов, дворецкий спросил:

— Подавать вам одеваться, милорд?

Тот вздохнул и кивнул.

— Пожалуй… Я всё равно уже не засну.

Лорд Дитмар умылся и оделся, Эгмемон причесал его и подал чай. Устроившись с чашкой в кресле у изголовья постели Джима, лежавшего в забытье, лорд Дитмар не сводил с него встревоженного взгляда и думал — о нём, о себе, о призраке молодого лётчика, о природе своих чувств к Джиму и о том, есть ли в его сердце место для него, Азаро Дитмара. Ведь то, что Джим примчался ранним утром именно к нему, должно было что-то значить? Объяснить себе, как он, почтенный лорд столь зрелых лет — Джим годился ему во внуки — и столь аналитического склада ума, мог так отчаянно и романтически полюбить это юное существо, лорд Дитмар не мог. В это сумрачное, холодное и ненастное утро его сердце переполняла нежность и тревога, и он как никогда прежде был готов окружить Джима заботой, исполнять все его желания и быть ему надёжной защитой и опорой в жизни. Сумасбродная мысль посетила его: может быть, довольно вдовствовать? Снова надеть диадему, появляться в обществе в сопровождении очаровательного спутника, юной красотой которого все восхищались бы? Чем дольше лорд Дитмар об этом думал, тем менее сумасбродной и невозможной казалась ему эта идея. Впрочем, были ещё сыновья — как они отнесутся к этому? Дитрикс не станет возражать, лорд Дитмар был в этом почти уверен, но вот Даллен!.. Зная ранимую и нервную натуру младшего сына, лорд Дитмар испытывал немалое беспокойство. Уж наверняка Даллен воспримет это болезненно и ревниво — в этом лорд Дитмар тоже был вполне уверен. Овдовев почти сразу после рождения младшего сына, он всего себя посвящал ему и работе, жил лишь для него, но сейчас он вдруг подумал: а правильно ли это? В конце концов, Даллен уже почти взрослый, у него должны быть свои интересы и своя жизнь, и вскоре он должен был наконец оторваться от отца. Что оставалось ему, одинокому стареющему вдовцу? Жить воспоминаниями и ждать смерти? Печальная участь. С другой стороны, Джим заражал его своим юным пылом, словно возвращая лорда Дитмара в молодые годы, и он, раз испытав это, уже не хотел и не мог от этого отказаться. Ещё раз всё хорошо обдумав, лорд Дитмар принял окончательное решение. Дело было лишь за согласием Джима.