Юлия Колесникова - Солнце бессонных

Терцо и Самюель затихли. Подняв голову, я поняла, что сейчас они смотрели на меня как никогда с благодарностью. Я поняла, что это относиться и к тому, что я снова сделаю их родителями.

— Думаю, пойду-ка я к себе, — еле сдерживая слезы, обронила я, и поспешила в свою комнату.

Я не заслуживала той любви, с какой они смотрели на меня. Сколько раз я думала о том, что все же следовало сделать аборт. А они по-прежнему готовы ради меня на все.

Зайдя в комнату, я устало прислонилась к двери, старясь преодолеть подступившие слезы.

Чтобы полностью не раскиснуть, я принялась за уборку в комнате, не обращая внимание на боль в ногах, голове, да и во всем теле. Стопку чистой одежды на кровати, я убрала в шкаф. Собрала все ненужное со стола и собрала грязные вещи в корзину. Когда дел, чтобы увильнуть от мыслей не осталось, я схватила, наконец, телефон. Калеб взял трубку с первого гудка.

— Прости меня, — хрипло пробормотала я, стараясь сдерживаться от рыданий. — Ты все не правильно понял. Ты мне нужен такой, какой есть. Я просто думала о том, что ты сказал, и сразу начала искать причины всех бед в себе…

— Я не злюсь, — мягко рассмеялся в трубку Калеб и я расплакалась. Он утешал меня самыми ласковыми словами, и где-то в середине сказал что любит.

— Но ты не считаешь наши отношения любовью, — слезы прекратились, и я смогла сказать что-то членораздельно.

— Нет, просто я считаю их чем-то большим, чем те чувства, которые люди называют словом Любовь. Это как будто любовь, в кубе и умноженная еще на три, — прозвучал его голос, и я пожалела, что не могу сейчас видеть его.

— Тогда я люблю тебя в кубе и еще так несколько раз, — рассмеялась я, он же застонал:

— Неужели все так плохо, что ты шутишь?

— Когда мне плохо я заливаюсь, прям таки истеричным хохотом. Теперь мне просто хорошо. Мы же помирились! — счастливо воскликнула я, наматывая провод телефона на палец. Заметив это, я почувствовала себя глупой.

— Я уже думал ехать к тебе, твой звонок поймал меня в дверях, — мрачно хмыкнул Калеб.

Я же представила его лицо. На миг в глазах потемнело, и я поняла, что в этот момент могу понять, что твориться в голове Калеба, потому как от усталости и слез, мое сознание ослабело. Мой странный дар, накатывал на меня волнами, и чтобы облегчить головную боль мне стоило только проникнуть в его мысли. Но я не стала этого делать. Калеб должен открыться мне совершенно по-другому. Превознемогая боль, я рассмеялась.

— Быстро же ты берешь трубку.

— Ты лишь позови, и я буду у тебя так же быстро, — пообещал он мне, и его тихие слова напомнили о его руках и губах. Сквозь боль я почувствовала приятное тепло. Когда я стала такая?

— К сожалению, откажусь, — проворчала я, — не думаю, что стоит, так сказать, удивлять родителей.

— Когда-нибудь нашими будут все ночи.

Лучше бы он не говорил таким приятным шепотом. От этого я теряла контроль. На одно сладкое мгновение я потеряла способность управлять свои даром, и в моей голове взорвались образы, которые сейчас видел Калеб — мы вдвоем, у водопада… его губы и мои… мы вместе…

Усилием воли я захлопнула крышку чужого сознания.

— Э, ты говоришь о будущем, — с трудом отозвалась я, — скажешь мне все это через три месяца!

— Рейн Марлен Туорб, я говорил тебе, что ты невероятно хитра?

Я нервно рассмеялась, стараясь не поддаться притягательной хрипоте в его голосе. Вдруг Калеб стал серьезен, и это ощутимо сняло давление с моей головы.

— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты думала обо мне! Жди меня завтра с утра!

— Лучше после обеда, — скривившись, я осторожно сказала ему.

— Почему? — в голосе Калеба проступило раздражение. Он не привык еще к отказам.

— Завтра воскресение, мы идем с утра на службу.

Калеб тяжело вздохнул и ненадолго смолк.

— Я бы пошел. Но раз ты запретила рассказывать о наших отношениях…

— Мы не идем на переговоры с шантажистами, — отчеканила я. Надо держаться той линии политики, которую выбрала с самого начала, чем бы он меня не соблазнял. Но на миг я представила, как бы было, если мы могли встречаться в открытую. Тяжелый вздох вырвался из меня.

— Не переживай, я шучу, — успокоил меня Калеб и добавил, — я буду ждать тебя после церкви. А теперь ложись спать. Люблю тебя.

— И я… — сказала я уже в тишину трубки.

Я думала, что смогу обдумать весь сегодняшний день, но головная боль просто убивала. Не раздумывая, я приняла снотворное, и когда возвращалась из ванны, еле переставляла ноги. Боль под давлением лекарств отступала, и я уже почти не ощущала сознаний Терцо и Самюель, сидящих внизу. Одеяло помогло мне скрыться от всего вокруг.

Несколько недель прошли, будто во сне, день за днем мы проводили вместе и только ночи оставались одинокими для Калеба, но к моей величайшей радости, он не погружался в мир своей ночи. Картины его, конечно же, не утратили своей мрачности, присущей ему, но меня они уже не пугали незнакомыми лицами, с чужим прошлым. Прошлым Калеба, о котором я ничего не знала.

У нас появилась новая игра. За то, что я читала для него страницы из моего дневника, Калеб рассказывал мне год своей жизни. И, кажется, я должна была знать его, но нет — он все еще оставался загадкой. Близкой и далекой, но моей звездой, неясно очерченной, и в то же время, дающей яркий свет.

Нам приходилось держаться на расстоянии в школе, делать вид, что мы не замечаем, друг друга в столовой, что Бет интерпретировала как очередную ссору.

— Вы так всю жизнь будете постоянными врагами?

— Врагами? — я лишь насмешливо поднимала бровь, и, заметив этот очевидно калебовский жест, ограничивалась только улыбкой. Ее злило мое поведение, но о большем она не решалась спросить. Ева молчала, и я смутно понимала, что она о чем-то догадывается. По крайней мере, она об этом не распространялась.

Мое время в школе теперь проходило очень быстро. Все мы думали, чтобы такое придумать на день рождения Бет, и так как Калеб тоже принимал в этом участие, мы могли проводить время вместе, наслаждаясь общением друг с другом, притом об этом никто не знал.