Юлия Колесникова - Солнце бессонных

— Ты знал о моей депрессии до той лекции? — спросила я осторожно, просмотрев очередной свой портрет, где на мне вновь была черная одежда. Обернувшись к нему, я ожидала, что он начнет увиливать от вопроса, но нет, Калеб готов был ответить.

— Нет, но видел, что тебе плохо. Все равно, даже тогда ты была светла, освещая мне путь по дороге к себе, из моего эгоизма и самовлюбленности.

— Я не свет, Калеб, я дождь, — не весело рассмеялась я, подойдя к нему. Ноги затекли, и двигалась я не столь элегантно и проворно, как хотелось бы. Без его согласия я примостилась на его коленах, и Калеб притянул меня к себе. Он обнял меня страстно и отчаянно.

— Так может, смоешь мою печаль, — его улыбка могла бы быть горькой, если бы не искорки в его глазах, предвещающие мне поцелуй.

Я, как раньше делал он, обхватила его лицо своими маленькими, почти детскими ладонями. Тепло его лица на миг обожгло меня, так как я этого не ожидала, но я настойчиво приближалась к его губам, не отводя глаз.

Мы перестали дышать, когда наши губы соединились, и все вдруг потеряло смысл, были только мы. Такой болезненно сладкий поцелуй, он словно растворял нас друг в друге, и заставлял забыть обо всех тревогах.

— Ты больше никогда не будешь один, — зашептала я ему, не желая прерывать этого момента.

— Тогда никогда не покидай меня, — ответил Калеб несколько бесчувственно, но все его чувства проявились в нервном движении руки скользящей по моей спине, шее. Вдруг он почти грубо спихнул меня с колен, и я мягко свалилась на пол. Калеб к тому времени уже стоял около окна, тяжело дыша.

— Прости, — небрежно проведя по волосам рукой, он так и не стал оборачиваться. — Ты слишком притягательна. Мне раньше не приходилось общаться с такими девушками так близко. Когда мне казалось что Особенный, это придуманная история некоторыми вампирами для оправдания превращения людей. Но ты действительно пахнешь очень интересно.

Сидя на полу, я думала о том, какая же я дура. С ним так легко забыться, но ведь он имел свои проблемы. Даже просто находясь около меня в такой вот солнечный день, он не мог не чувствовать жажды. Мог, конечно же, подавлять это желание, но только не тогда когда мы так близко.

— Извини, мне так хорошо с тобой, что я обо всем забываю, — я с состраданием наблюдала, как он понемногу приходит в себя.

— Это я должен просить прощения — ты такая маленькая, хрупкая, и я должен все контролировать, — Калеб уже почти улыбался, — надеюсь, ты не ушиблась?

— К сожалению, лишние сантиметры у меня не только на животе, — проворчала я, и все так же продолжала сидеть на полу. Я надеялась, он еще вернется, и поможет мне встать, тогда я снова смогу ощутить прикосновение его рук, близость лица и тела.

— Во времена моей смертной молодости ты была бы худой, — Калеб вернулся ко мне, с осторожностью поглядывая в мою сторону. Прошло еще некоторое время, прежде чем он открыл свои объятья вновь.

— Ты уверен? — переспросила я, чтобы увериться. Жизнь с вампирами многому меня научила, и главное к осторожности.

— Я бы не подверг тебя опасности, если бы не был уверен, — укоризненно заметил Калеб, аккуратно устроив меня на коленях.

— Знаю, хотела тебя подразнить.

— Мне кажется или, в самом деле, чем тебе хуже, тем веселее ты становишься?

Неужели в голосе Калеба звучит недовольство?

— Наверное, это не очень нормально — в стрессовых ситуациях я не впадаю в истерику. А начинаю шутить, смеяться, неуправляемо веселится. Некоторым моим подругам в Чикаго такое поведение не нравилось. Они не понимали, почему, когда им бывало плохо, я не качала лицемерно головой и тяжело не вздыхала, а старалась найти что-то смешное в плохом.

Я бесстрастно пожала плечами. Мне не нравилось лгать, тогда, когда это не было не необходимо. Может потому что Фиона лгала часто, и мне и себе и родителям — всем! Все ее проблемы прикрывала ложь, и она же их вызывала.

— Ты и не должна быть нормальной. Это понятие переоценивают. Намного интереснее отличаться от других. И в тебе есть такое качество. Что-то такое, что выделяет тебя из толпы. Так зачем же сливаться с ней? — мягко увещевал меня Калеб. Я хотела бы вслушиваться в его слова больше, но то, как он старается держать между нами дистанцию, раздражало. Теперь я почувствовала себя виноватой перед Калебом, так же как и всегда перед матерью, когда жажда становиться слишком сильной, и она почти убегает на охоту.

— Так вот почему я тебе нравлюсь — я ненормальная! — я постаралась как можно более искренне рассмеяться, чтобы Калеб не почувствовал моего нарастающего раздражения. Калеб же наиграно сурово пожурил меня пальчиком, словно маленькую.

— Как же с тобой легко и просто, мне не нужно стараться быть кем-то другим или искать себе занятие, — вздохнул Калеб, блаженно улыбаясь в потолок.

Я была рада, что ему все же со мной хорошо.

— Может, нарисуешь меня когда-нибудь с натуры, — предложила я, даже не ожидая, что он согласиться.

Он перевел свои улыбающиеся глаза на меня и вдруг подхватил на руки, закружил по комнате, радостно напевая. Снова проявилась его молодая часть натуры, которую я желала видеть постоянно.

Я смеялась, вслушиваясь в его голос, и немного подпевала — у нас чудесно выходило. Но, к сожалению, мне быстро стало плохо.

— Остановись, — еле дыша, попросила я и кинулась прочь, только он опустил меня на ноги.

До ванны было недалеко, и я боялась, что просто не успею. И только закрыв за собой дверь, смогла перестать думать о страхах.

Мы с ним слишком часто забывали о моей беременности, и вели себя так, будто бы ее нет. И вот меня укачало. Ну кого еще угораздит укачать в объятьях?

Когда мне полегчало, я выбралась из ванны, Калеб уже ждал под дверью. Это было как пощечина — его красота и что-то неземное, в сравнении со мной и моими такими людскими слабостями. Я была противна себе — в этом раздутом, безобразном теле. Но может все трудности, все, что произошло со мной, было платой за получение Калеба? Он стоил больше всего того, что я пережила.

Мне захотелось понять, думает ли он о детях, и как будет, весит себя, когда они родятся, но мы договорились не говорить о будущем. Ничего я смогу потерпеть три месяца!

— Что еще можно посмотреть в твоем доме? — поинтересовалась я, как ни в чем не бывало.

— Тебе уже лучше? — Калеб проигнорировал мою нарочитую беззаботность и приблизился, встревожено разглядывая меня.

— Да, в этом прелесть беременности — плохо не продолжительно, — фыркнула я, позволяя взять свою руку, так как ожидала, что он обнимет меня. Но Калеб медлил. Он несколько долгих секунд придирчиво изучал мое лицо. Затем заметно расслабившись, он довольно вздохнул.

— Осталась кухня, комната Грема, его кабинет и комнаты для гостей. Но в кабинет Грема доступа нет, — огласил Калеб весь список так, словно читал диссертацию