Юлия Колесникова - Солнце бессонных

Когда мы въехали во двор, я с удивлением обнаружила, что его дом очень красив. Вчера мне было совершенно не до того, чтобы оценить викторианский стиль и огромные окна. Я с чувством вины посмотрела на сломанное ограждение, по которому вилось какое-то осеннее растение.

— Надеюсь, Грем не будет очень зол? — обеспокоено обратилась я к Калебу, только мы выбрались из моей машины.

— Сомневаюсь. Пока он вернется, я все починю! — улыбнулся Калеб, видимо считая мои переживания такими детскими. Я ему поверила и перестала волноваться.

Когда он улыбался вот так, я во многое могла поверить.

Сам дом красовался бледно шоколадным цветом, местами по стене вился плющ, а старая черепица, ухоженная и залатанная, сохранила свой естественный цвет, видимо кто-то старался ее постоянно чистить. На крыльце светлели кресла. Дом был настолько уютным, что тяжело было поверить, что тут живет не большая счастливая семья, а парочка вампиров. Хотя Грем и Калеб и так были довольно дружны. Они больше походили на двух братьев, но я часто замечала, что Грем волнуется за сына, уезжая. А как интересно он воспримет нашу с Калебом дружбу? Раньше я не задумывалась о таком, но не стоило переживать, Грем относился ко мне очень хорошо. Немного как к ребенку, что меня раздражало и все же хорошо.

— Кто здесь жил раньше? — восхищенно выдохнула я, оглядываясь на Калеба. Он оперся на машину и сложил руки на груди. Теперь мое восхищение обратилось к Калебу.

В нем было не меньше ста девяноста сантиметров роста, худощав, но с широкими плечами, свойственными пловцам, волнующими меня не меньше чем его глаза и губы. Смотря на него теперь, не возможно было поверить, что ему не девятнадцать. Слишком красив, чтобы казаться реальным, чтобы быть моим.

— По-моему, здесь жил священник, так как мы много вещей и книг отдали в приход, все на религиозную тематику, — пожал плечами Калеб.

Я рассматривала его с трепетом в душе. Мне еще не верилось, что все происходит по-настоящему. Совсем недавно мы почти враждовали, а сегодня, я стою у его дома, не просто как гость, а как его девушка, с желанием познать его больше.

— Почему ты говорил, что одинок? У тебя же есть Грем, друзья — спросила я, возвращаясь к нему. Он протянул руку и я, подав ему свою, мгновенно и слишком быстро оказалась в приятном кольце его рук.

— Грем, еще до недавнего времени почти все время отсутствовал. Друзья — с ними я не могу быть самим собой. Так что оставались только ночи. Ночь мой спутник все эти годы. Она одна знает все тайны, мои тревоги и переживания, наслаждается той же музыкой, что и я, — его голос успокаивающе заструился возле моего уха, за ним последовало легкое прикосновение губ, которое спустилось ниже по шее, и вот он зарылся в мой шарф. Ноги мои подкосились, не знаю, как только я смогла найти в себе силы, чтобы отстраниться и спросить.

— А чем еще ты занимаешься ночью?

— Рисую.

Я подняла на него затуманенные глаза, и проблеск воспоминания осветил мой, отупевший от его губ, разум. Он часто рисовал, когда бывал у нас, но я, ни разу не видела его рисунков. А также, по рассказам общих друзей, Калеб всегда рисовал на природе.

— Ты раньше мне об этом не очень-то и рассказывал. Я тоже люблю рисовать, в Чикаго я ходила в студию, — заметила я, закусив губу. Надо было ему сказать, что это так и осталось хобби, так как ни на какую высшую похвалу я не тяну. Мой талант к рисованию вполне можно было назвать посредственным, впрочем, как и все остальные таланты.

— Знаю, — сказал он, глядя на мое смущение, — я же ездил в Чикаго, думал, узнав о тебе лучше, избавлюсь от назойливых мыслей, но нет, оказалось, ты слишком интересная. Прилежная ученица, рисуешь, поешь в хоре, а также танцуешь. Или, по крайней мере, делала все это в Чикаго.

— Рисую я не очень, зато люблю искусство, картины имеют для меня огромное значение, — призналась я.

Калеб задумчиво прищурился, стараясь понять, что я стараюсь скрыть от него.

— Почему же не рисуешь тут? Не поешь? У тебя прекрасный голос.

— Все изменилось, — ответила я, печально склоняя голову набок. Мне было нелегко об этом говорить, я вся изнутри сжалась. — Мне казалось, я не заслуживаю всех этих радостей, что я испорченная, грязная…

Мои руки затряслись помимо воли. Калеб молча, притянул мою голову к своему плечу.

— Что тебе нарисовать? Что ты любишь? Море, лес, горы?

Я задумалась. Мне нравилось все перечисленное им, но он так много рассказывал о своих пустых ночах.

— Ночной пейзаж, — эти слова легко сорвались с моих губ. Калеб даже не мог догадываться, что я думала о его одиноких ночах.

Калеб рассмеялся настолько искренне и так захватывающе притягательно, что, не удержавшись, я притянула и поцеловала его. Неохотно отстранившись, он мягко сказал:

— Пойдем, выберешь, такого добра у меня сколько хочешь.

Он потянул меня в дом. Я изумленно оглядывалась в холле, понимая, что совершенно не помню его, потому как была вчера слишком расстроена и растеряна.

Жемчужно-серые стены украшали фотографии, почти все черно-белые, а также зеркало, вперемешку с дизайнерскими вещами стояла старинная мебель. Это несколько напоминало мне вкус родителей Фионы. В простых аскетичных стеклянных вазах стояли свежие цветы.

Я прикоснулась к поздним алым розам, чей аромат разносился по всему холлу.

— Какие цветы ты любишь? — я не заметила, как он оказался рядом, и его запах перебил аромат любых цветов.

— Я не очень люблю цветы, — созналась я.

— Странно, все девушки их любят, — удивился Калеб, не поверив моим словам.

— Но не я. Хотя есть некоторые, — пожала я плечами и обернулась к нему, — жасмин, подсолнухи и маленькие ирисы. Они так просты и прекрасны. В них нет той искусственной красоты, что в розах, зато у них своя непосредственность.

— Розы банальны, — согласился Калеб. Его взгляд потеплел, глаза превратились в два сверкающих серебристых камня. Когда он протянул руку и погладил меня по щеке, я уже ожидала чего-нибудь подобного. Его глаза всегда искрились так, когда он хотел меня поцеловать.

— Тебе подходит жасмин. Невинный, ароматный, притягательный и такой же нежно-прекрасный.

— Но разве я такая, — усмехнулась я, закрыв глаза от его ласки, — я скорее кактус — зеленый и колючий.

— Тогда ты новый вид: кактусожасмин, — хохотнул Калеб, видимо решив меня подначить. Я не обижалась. Приятно когда тебя сравнивают с чем-то прекрасным. Мне не нравилось, когда люди сравнивают других людей с известными артистами и певцам, желая так сделать комплимент. Это должно быть обидно, а неприятно.

Мне пришлось подавить свою чувственность и отодвинуться от его руки. Обойдя, улыбающегося Калеба, я направилась в гостиную, не смотря, следует ли он за мной. Первое что кинулось в глаза отсутствие палатки.