Екатерина Оленева - Призрачная любовь

Темное мрачное небо почти висело на столбе единственной башни, возвышающейся над залитым водой кладбищем. То здесь, то там поднимались испарения, зеленоватого, как мертвая вода, цвета. Лена чувствовала, что, наверное, её следовало смутиться под пристальным взглядом Мишки. Но у неё не оставалось сил беспокоиться по поводу таких пустяков, как прорехи в белом балахонистом наряде, который весь превратился в сплошную прореху и только каким-то немыслимом чудом держался на плечах. Да и белым наряд перестал быть, — весь в кровавых разводах и желто-зеленых пятнах.

Ей не было дело до спутанных прядей собственных волос, превратившихся в колтун. До босых ног, измазанных ярко-зеленым илом. После того, как тебя заживо расчленят, затем сожрут, и воскресят, многое становится второстепенным.

Сумерки. Таинственная полумгла обещала тайны ночи, которая так и не наступала. Так смерть не дала ответов на все загадки, заданные жизнью.

— Что мы будем делать дальше? — обратилась она с вопросом к Мишке.

— Возвращаться. Нам ещё многое нужно успеть сделать.

Лена только теперь отметила про себя, что Мишка выглядит здесь, на Меже Муждемирья, совершенно иначе, чем на Яву. Чем-то неуловимым он теперь напоминал Роберта. Те же темные струящиеся одежды, черные кольца волос, вдруг ставших длиннее. Та же полупрозрачная бледность лица и кистей рук на черном фоне одежд.

Только фигура Миши была крупнее. Он не был похож ни на пантеру. Ни на волка. Он напоминал Лене гордых хищных птиц, с горбоносым профилем и высокомерно-гордым взглядом.

— Сокол, — улыбнулась она. — Знаешь, Роберт рассказывал мне о Воронах, Стражниках, что ходят под началом у Морены, госпожи Смерти. А ты — Сокол. Гордый и смертоносный. И служить ты будешь Свету. Не Тьме.

Миша довольно улыбнулся, явно польщенный её словами:

— Так и будет. А ты, когда придет твой черед, к кому предпочтешь пойти? К Соколу? Или к Змею из Черной Башни?

Лена потупилась, отводя взгляд, избегая встречаться с Мишей глазами. И без того под его пристальным вопрошающим немигающим взглядом ей становилось не по себе. Как будто он был её парнем, а она ему изменила. Или он просто знал о ней ну что-то ОЧЕНЬ не хорошее. Глупо, конечно. Он не был ей парнем. И она ему не изменяла. Но почему её не оставляло ощущение собственной вины? Перед тремя парнями: Сережей, Адамом, Мишей?

Ответ был прост. Она перед ними виновата. Все трое погибли из-за неё. Сережа. Адам. Миша.

Сережа, который был так прост. Его душа была, как глиняный кувшин — не глубокой и непритязательной. Он давал ей все, что только был способен дать: пиво, сухарики, анекдоты. Прогулки. Мечты о совместном счастье. Разве он лгал ей так, как она лгала ему? Она, Лена, была виновна в том, что обещала ему невозможное, — любовь.

Миша. Разве она не потянулась к нему, — за красивой жизнью, за его силой, за его теплом. Его надежностью. За открытыми прямыми улыбками. За здоровой чувственностью, которую он пробуждал в её теле. Тянулась и почти откровенно просила о взаимности.

Адам. Мертвое сердце в холодной груди заныло, подкатило к горлу с острой болью.

Ни смотря на все, её любовь не была иллюзией. Она любила. Его. Так сильно, что согласна была претерпеть те же муки, что уже претерпела, лишь бы оказаться рядом с ним. Невозможное счастье! Мираж…

— Понимаешь, есть такие "плохиши", которые просто похищают твою душу, — насмешливо проговорил Мишка, не сводя с Лены взгляда, явно кого-то цитируя. — Было в Адаме что-то, что, стоило ему появиться, приковало к нему взгляды. Он был как солнце, понимаешь? Холодное, колючее, грубое, порой жестокое солнце. Но, к нему, тянуло людей. Его любили однокашники, любили преподаватели, любили женщины. И, как потом выяснилось, любили мужчины. Тебе не хватило здравомыслие держаться от него подальше. Ты наивно, как и многие другие до тебя, полагала, что искренняя любовь хорошей чистой девушки отвратит его от порока. На деле же ты мало представляла себя, от чего тебе предстояло его "отвращать".

— Все так и было.

— Почему?! Скажи мне, за что ты его любишь?! — заорал на неё Мишка, тряхнул, как куклу. Впрочем, именно куклой Лена себя и чувствовала. — За что и как можно любить существо, которое, не задумываясь, уничтожило тебя? Зная, что оно убивало до тебя? И если бы смогло, продолжило бы убивать дальше?

— Ты ведь не был на его месте, — устало отозвалась Лена. — И, слава богу, что не был. Но ты не должен его судить. — При мысли о том, каким образом закончилось существование Адама здесь, Лена почувствовала горячую влагу на глазах. Но мысль о том, что это было только началом, заставила слезы испариться.

— Ты смеешь его оправдывать?! — рявкнул Мишка.

— Смею, — твердо ответила Лена, выдерживая его пылающий негодованием взгляд.

В очередной раз отмечая про себя, какие красивые были у Мишки глаза. С восточным разрезом и с восточной же поволокой. Мужские. И руки, удерживающие её, были настоящие: загорелые, крепкие, с хваткими длинными крепкими пальцами. И улыбка у него была открытая, теплая, обаятельная. Ничего холодного и потустороннего. Мишка весь был сильный, простой. Теплый. И её тянуло к нему. Очень тянуло. Особенно теперь, когда Адама больше нет.

А впрочем, и с Мишкой ей придется вскоре расстаться.

— Тебе никогда не было страшно жить? — спросила Лена, пристально вглядываясь в точки зрачков, которые почти терялись в общей черноте радужной оболочки. — Тебя никогда раньше не посещала мысль о том, что все вокруг тебя — сущая бессмыслица? К чему существует жизнь, если она ограничена смертью? К чему одному существу любить другое существо, если любовь с самого начала обречена на разлуку? Понимаешь, я говорю не о той простой потребности в человеке, когда он нужен тебе, чтобы осязать его и потому, что он приносит тебе пользу, — а о настоящей любви? О той любви, когда ты пытаешься раствориться в другом существе, видеть его глазами, не затем, чтобы они заменили тебе собственный взгляд на вещи, а потому, чтобы понять, что именно видит он? Слиться с ним не только физически, а духовно. Ты понимаешь?

— Нет. Зачем тебе все время необходимо знать, что находиться за кулисами, когда перед тобой существует сцена? Просто смотри, и все, — остальное тебя не касается. Такова жизнь. Такова смерть. Перестань все время заглядывать за облака, слышишь?!

Лена усмехнулась, слегка разочарованная.

Почему так мало в мире людей, желающих заглянуть за кулисы? Или за облака? А те, кто хотят? Будет ли дана им награда? Смогут ли они взлететь, воспарить, увидев под собой зелёные поля и луга, свободные от земной, тяготившей их оболочки?

Или они разобьются, как птица, что пытается пробить себе путь сквозь стекло, заранее обреченная на поражение?