Luide - Любовь до гроба

— Слава Одину! — воскликнула София, порывисто обернувшись. Куда и подевалась давешняя сдержанность — последние дни совсем ее измотали, и у молодой женщины более не оставалось сил и самообладания.

— Совершенно согласен, — улыбаясь, подтвердил доктор. — Ее спасло чудо: шиньон, который принял на себя основной удар.

— Она никогда не носила накладных волос! — удивилась госпожа Чернова, припомнив пространные нотации начальницы о недопустимости всевозможных дамских уловок.

— Думаю, с годами прическа поредела, и госпожа Дарлассон ради красоты стала надевать фальшивые локоны, — пояснил господин Верин, усмехаясь в пышные усы, — по крайней мере, в особых случаях.

— Благодарение богам! Это все так ужасно…

Она замолчала, пытаясь сдержать вновь выступившие слезы и досадуя на себя за излишнюю чувствительность.

Господин Рельский взглянул на нее с сочувствием, хотя не разделял ее переживаний. С его точки зрения, все случившееся было подарком судьбы, которая своей властной рукой отвела подозрения от госпожи Черновой.

Поскольку кузнец был застигнут на месте преступления, это снимало всякие подозрения с остальных. Надо думать, в ту ночь госпожа Дарлассон выпустила господина Нергассона через тайный ход в спальне, а потом гном решил избавиться от свидетельницы или соучастницы — чем Локи не шутит — своего злодеяния.

Мировой судья находил покушение на хозяйку библиотеки весьма своевременным и удачным, хотя благоразумно не стал высказывать свои соображения на этот счет. Теперь все вернется на свои места: минует угроза политического скандала; к гадалке все вновь станут относиться со всем пиететом; и, наконец, дракон уберется восвояси, в свои вожделенные горы…

Последнее соображение особенно радовало господина Рельского.

Размышления нисколько не помешали ему заметить колебания и сомнения господина Верина, который наконец допил свое вино, но не торопился уходить.

— Вы хотели еще о чем-то рассказать? — поощрительно произнес джентльмен, сложив пальцы домиком и пытливо вглядываясь в смущенного врача.

— Да, — с облегчением кивнул доктор. — Знаете, мне кажется, что такой удар мог нанести только тот, кто намного выше гномки — характер повреждений ясно на это указывает… А ведь на ней туфли с высокими каблуками!

— То есть вы хотите сказать, что это не мог сделать кузнец? — приподнял брови мировой судья.

— Думаю, так! — подтвердил господин Верин и тут же осторожно добавил: — Но, конечно, я не стану утверждать этого со всей достоверностью…

— Что ж, тогда подождем, когда очнется сама госпожа Дарлассон, — заключил господин Рельский, хмурясь.

Последние часы гадалка безотлучно находилась рядом с ним, чему имелись и иные свидетели — начиная с Елизаветы и заканчивая мясником и его домашними, посему даже у самых придирчивых знакомых не могло возникнуть никаких сомнений в ее невиновности. Однако мировой судья испытывал немалую досаду от перспективы продолжения расследования.

Высказав свои сомнения, доктор поспешил откланяться, после чего господин Рельский убедился, что его помощь в библиотеке более не требовались, и услужливо отвез Софию домой.

По дороге они молчали. У молодой женщины не оставалось сил для поддержания беседы, а мировой судья размышлял о последних событиях.

Наконец показался заплетенная диким виноградом изгородь вокруг Чернов-парка. Двуколка остановилась у ворот, и господин Рельский помог даме спуститься.

Вежливо поцеловав на прощание руку, он пригласил Софию отпраздновать Бельтайн в Эйвинде.

Госпоже Черновой было неловко соглашаться, однако и отказываться от столь любезного приглашения было неудобно, тем более, что джентльмен настаивал. К тому же он приводил весьма веские доводы "за" и утверждал, что ей не следует прятаться от знакомых.

Получив неохотные заверения, что она непременно будет, мировой судья отбыл…

Следующий день оказался суматошным и насыщенным. Домашние дела и хлопоты целиком захватили Софию, и к обеду она уже валилась с ног.

Никакие пересуды ее ушей не достигали, никто не торопился с визитом, и даже соседи, господа Шоровы, были увлечены предпраздничной суетой и не тревожили спокойствия Чернов-парка.

В последний апрельский день решительно никому не было дела до щекотливых событий и мрачных разговоров.

Бельтайн принято справлять на природе, ведь этот праздник знаменует приход весны. И пусть в Бивхейме теплые деньки наступают много раньше, традиции все равно соблюдаются свято. Ничего удивительного — праздники в теплую пору года особенно дороги и упоительны! В ночь на первое мая не спит никто, от малолетних детей до почтенных стариков.

София была звана в Эйвинд, где планировалось великолепное торжество. По правде говоря, госпожа Чернова пыталась вежливо отклонить это предложение, опасаясь нежелательных разговоров, к тому же события последних дней не слишком благоприятствовали праздничному настроению, однако господин Рельский решительно отмел все возражения.

Еще с полудня начались приготовления: в парке обустраивали кострища и садовые скамейки, расстилали скатерти для господ и слуг, а на деревья развешивали разноцветные фонарики.

С наступлением темноты сад сделался совершенно волшебным: многочисленные огоньки светились вокруг, раздавался веселый смех и гул разговоров, тут и там мелькали празднично приодетые люди, гномы и гоблины, а возле чаш с пуншем толпилась очередь.

Конечно, слуги веселились поодаль, но сословные различия в Бельтайн стирались, делались почти неразличимыми. Госпожа Рельская собственноручно разливала пунш, а закуски были расставлены прямо на столах, дабы каждый мог угоститься самостоятельно.

Накануне на всех дверях в городе рисовали руны "йера", "совели" и "дагаз" — знаки неизбежного наступления солнечной поры и одновременно запорука, что на Бельтайн ни в коем разе не польет дождь. Ливень или даже хмурая погода в это время считались крайне дурным предзнаменованием и, надо сказать, случались редко — начертанные руны отвращали ненастье. В этом году, к всеобщему облегчению, обошлось без угрожающих примет.

Разложенный для костров хворост ждал своего часа: ровно в полночь все должны были собраться у пылающего огня, через который желающие могли прыгать. Полыхающее пламя делало это предприятие весьма небезопасным, однако жаждущих всегда находилось немало — по поверью, успешный прыжок сулил здоровье и благополучие на весь год. Молодые парочки сигали через костры, старшее поколение лишь хлопало удачным прыжкам и отдавало предпочтение превосходному угощению и веселым сплетням. Девушки высоко подбирали платья, чтобы уберечь их от огня, что вызывало неодобрительные взгляды дам и заинтересованные — джентльменов. Но в Бельтайн было простительно то, что в любое иное время сочли бы полным бесстыдством. Шалая ночь, когда вино и сладкий весенний воздух кружат голову, заставляя забывать обо всем… Впрочем, матроны пристально следили за дочерьми, не дозволяя, чтобы всеобщее безрассудство перешагнуло известные пределы.