Екатерина Лесина - Дориан Дарроу: Заговор кукол

— Они думают, что если я тут лежу, то ничего не вижу, и ничего не слышу. И раз уж стара, то само собой, что ничего не понимаю.

Ладонь приподнялась, и желтый коготь скользнул по крысиному хребту.

— Конечно, так проще. Если я слабоумна, то меня можно и не слушать…

Коготь подцепил завязки сбруи.

— …и делать, чего только в голову взбредет.

Натянул, заставляя крысу подняться.

— Эта все дрянная девчонка! Я никогда не ждала от нее ничего хорошего. И оказалась права. Посмотри, что она сделала с нашим мальчиком? И ей мало! Нет, Элджри, не возражай, я знаю, что мало.

Посеребренные струны лопнули.

— Я… я сама такая. Была такой. Это надо остановить. Найди бумаги. Если они есть, то у нее.

Крыса, высвободившись из остатков сбруи, юркнула под одеяло. Ее усы пощекотали ладонь, коснулись запястья и, наконец, словно невзначай — щеки. Подумав, тварь перебралась на грудь и села столбиком.

— А ты тяжелым стал, Элджри.

Красные бусины глаз неотрывно следили за леди. Наконец, крыса оскалилась.

— Да, мы с тобой смешны. Ты — животное, я — старуха, которой давно уж пора принять неизбежное. Гарольд меня заждался…

Элджри зашипел.

— Не возражай. Ты тоже это чувствуешь. И ничего не можешь сделать. И не должен. Пусть она…

Леди закашлялась и торопливо заткнула себе рот платком, пытаясь остановить приступ. Крыса же, скатившись с груди, заметалась по кровати. Она подпрыгивала, пытаясь то сунуться под руку, то ткнуться носом в шею.

— Тише, Элджри, тише. Все хорошо.

Платок в руке был красным.

— Пусть поверит, что у нее получается обмануть… кое с кем ведь и получается.

Леди без сил откинулась на подушки, и крыса, легши на брюхо, поползла к ней, забралась под руку и свернулась клубочком. Ее усы мелко дрожали, а розовые лепестки ушей чутко ловили каждый звук. Когда в коридоре раздались шаги, крыса насторожилась.

А когда дверь открылась, впуская служанку с подносом, крысы уже не было.

Эмили Спрингфлауэр недолго пребывала в постели. Вот стихли шаги горничной, а старушечье бормотание за тонкой стеной сменилось бодрым храпом. Вот стукнула дверь, выпуская или впуская кого-то в дом. И наступила тишина.

В ней вязло и поскрипывание половиц, и пощелкивание древних нерабочих часов, каковые громоздились в углу комнатушки, и даже гудение потревоженной мухи.

Иногда Эмили моргала, но что-то мешало ей закрыть глаза и уснуть.

Вот она села в постели, огляделась, пытаясь понять, как и где очутилась. Медленно встала и вышла из комнаты. Она на цыпочках прокралась по коридору, осторожно обходя каждую скрипучую дощечку, расположение которых откуда-то было известно ей. Добравшись до лестницы, Эмили нырнула в тень и затаилась, вслушиваясь в окружающий мир.

Тишина.

Наконец где-то совсем далеко застрекотал сверчок, и этот звук словно пробудил девушку.

— Тик-так, — сказала она шепотом, делая первый шаг: — Так-тик.

Эмили спускалась, переваливаясь с одной ступеньки на другую. Вытягивая ногу, она на секунду замирала, любуясь носком, после медленно опускала на пятку и снова замирала. Руки ее были расставлены и согнуты в локтях. Они двигались то вверх, то вниз, словно выстукивая скучный ритм на невидимом барабане.

— Тик-так-так… кто там? Я там. Так-тик-тикки-тик.

Выходить из дома Эмили не стала. Она решительно направилась в боковой коридор, которым пользовалась прислуга и, добравшись до третьей двери, остановилась.

Дверь открылась сама.

— Тик, — печально сказала Эмили, глядя в круглые стекла велосипедных очков.

— Так, — шепотом ответил мужчина, втаскивая девушку внутрь. — Пошевеливайся. Времени мало.

Из приоткрытого окна тянуло сквозняком и туманом. Шевелились простыни, укрывшие мебель, покряхтывал дом, беззвучно работали люди.

Карлик во фраке, вскарабкавшись на комод, принялся стягивать чепец. Коротенькие пальчики пощекотали под подбородком, заставив Эмили запрокинуть голову. Вот они скользнули в петли банта. Потянули. Дернули. Стащили. Выронили комок белой ткани.

Эмили разглядывала потолок.

С рубашкой пришлось повозиться дольше. Завязки. Пуговицы. Розоватая кожа с легкими тенями в подключичных ямках. Синие нитки сосудов.

Ловко перебирая пальчиками, карлик поднимал рубашку, словно занавес. И стоявший за Эмили мужчина одобрительно хмыкнул.

Вот показались узкие щиколотки, тяжеловатые голени с треугольниками коленных чашечек, широкие бедра…

— Поторопись, — велел мужчина, слегка надавливая на гладкий живот.

Эмили смотрела в потолок. У нее немного затекла шея. Кажется.

А карлик не удержался, ущипнул-таки за грудь и мерзко захихикал. Но он всегда такой. Эмили уже привыкла.

Привыкла? Когда?

И к чему?

Мужчина в очках и черном плаще опереточного злодея, принялся сгибать и разгибать пальцы Эмили, после чего занялся ладонями и ступнями. Карлик же, намотав волосы на руку, заставлял девушку то наклонять, то задирать голову. Затем, вооружившись извилистым рогом, он заглянул в оба уха, в нос и в рот, после чего сказал:

— Работает.

Его компаньон отрицательно покачал головой и указал на стол. Тотчас появился пояс с набором инструментов.

— Положи ее.

Карлик снова потянул за волосы, заставив Эмили лечь ничком.

— Ну и тупые же они…

— Зато послушные. Посвети, не могу нащупать. А вот, есть. Сейчас мы все поправим, дорогая моя… сейчас…

Золотой ключик вошел в крохотное отверстие в основании черепа и трижды повернулся. Раздался тихий щелчок. Карлик поднял крышку черепа и плюхнул на стол, а человек в очках склонился над паутиной из проволоки, под которой просматривалась сложная конструкция из пружин, крохотных шестеренок и стеклянных патрубков с бурой жидкостью.

После тщательного осмотра мужчина добавил несколько капель масла в резервуар у основания черепа, а затем достал из саквояжа второй ключ, длинный и прозрачный. Он с хрустом вошел в позвоночник, заставив куклу вздрогнуть. Поворачивался ключ туго, взводимая пружина громко скрежетала, а мужчина, вслух считавший повороты, то и дело останавливался для отдыха. На сороковом он, смахнув пот со лба, сказал:

— Дня на три должно хватить. Потом повторим.

Карлик помог вернуть крышку черепа на место и одеть девушку. Заботливо завязав чепец, он достал из кармана брошь в виде золотой цапли с бирюзовым глазом и вложил в ладонь Эмили.

— Слушай, а если она такая тупая, то как его найдет? — спросил он, выпроводив девушку из комнаты.

— Никак. Сам найдет. Голубок и горлица никогда не ссорятся.

Эмили проснулась очень рано. Она чувствовала себя бодрой и странно-счастливой. Правда она совсем не помнила, как оказалась в этом доме и откуда взялась чудесная брошь-птица — наверное, подарок. Точно подарок! И расставаться с ним никак нельзя.