Ольга Резниченко - Ухожу... пока не поздно

Да и сам Аско - исправно исполняет данное мне слово.

Я слышу, слышу (не раз уже улавливала), что он где-то рядом, там, в коридоре, за дверями…

С врачами беседует, предлагает что-то, спорит, отстаивает свое.

Воюет, сражается за меня - но ни на шаг к предмету спора не подходит.

Ни слова, ни полслова.

Избегает, словно уже… его нет в моем мире.

***

Операция. Наркоз. Повязка.

Белое, легкое, воздушное полотно на глазах, приклеенное мертвым пластырем к коже.

Еще немного, еще немного предстоит мне подождать - прежде чем окончательно узнаю, что будет дальше.

И снова слышу его голос где-то там, вдалеке.

Снова спорит о чем-то с доктором.

Мой Асканио…

***

Страшнее всего было… открыть глаза - и увидеть, увидеть, что ЕГО больше… нет.

Белый свет, колкими лучиками, ужалил меня в зеницы.

Испуганно зажмурилась, снова прячась в покровительную, заботливую, материнскую темноту.

- Ну, же. Рита. Открывай глазки! - радостно запищала медсестра.

А я боюсь. Боюсь, мне страшно.

Не слышу его голоса.

Не слышу - может, просто… молчит?

Рядом, но молчит?

И снова попытка пустить в свой чулан суетный мир.

И снова испуганно сжалась, прячась во тьму.

Как испуганный котенок, приученный к вечному (но зато безопасному) подвалу, я мечусь на пороге, дергаюсь, то за дверь - то снова назад, в погреб.

Боюсь…

Третья попытка -

… размытые силуэты.

Дрожу, дрожу.

А слезы, слезы текут по щекам, разжигая эмоции.

Счастливые, еще счастливые слезы -

я думаю, он здесь.

Взмахи ресниц, мучения век - и картинка становиться четче.

НЕТ. НЕТ его...

Врач, медсестра…

… и исправно исполненное обещание.

Ушел.

Одна.

Навеки. Глава Двадцать Первая

***

Странное, странное письмо. Я никогда с ним не расстанусь, хоть и до конца не понимаю смысл, тайну его.

Словно чувствовала, словно знала…

За полгода до своей смерти она написала мне его, с наставлением на будущую жизнь. Жизнь, БЕЗ НЕЕ.

Словно мне была отписана вечность, в то время как у нее - и года больше нет.

Мой Ангел, моя милая, дорогая мамочка, что-то знала, что-то…

но так и не смогла рассказать правду, не успела.

На память уже заучила эти строки, перечитывая, выплакивая их по сотому кругу.

"Если совсем уж станет туго, и не к кому будет притулиться, согреться, если в душе засядет мрак, а в сердце - пустота, езжай на Эйзем, дивный остров рядом с Римом. Колыбель тишины и покоя. Найди Клариссу Марию и попроси приютить, тебя, дочь Фернандо Беллини" .

Дочь… этого ублюдка. Мамочка, маменька, уж лучше бы я вообще не родилась, чем быть отродьем этого подонка, труса, что сбежал от нас, едва я родилась на свет.

ТРУСА и СВОЛОЧИ!!!

***

Эйзем. Не слышала раньше никогда о таком. Сколько в Риме - а нет, нет, и никто не знает, где искать это чудо-место.

Сегодня съезжу в порт. Спрошу, может, что там скажут.

***

- Монастырь клариссинок?

(невольно вздернула плечами)

- Не знаю.

- Фу, то дурное место. Нечего туда ехать. Там давно уже не пахнет богоугодничеством. Да тАакие слухи ходят…

Не думаю, что моя мать послала бы меня в ад, к бесам, демонам.

Просто, видимо, не всем дано понять, объять, принять чужие, непривычные простому миру, уклады.

- Так вы можете меня туда отвезти?

(нервно скривился)

- Если уж так хочешь, только назад я тебя дожидаться не буду. Там уже ищи извозчика.

***

- У Ферни дочь??? - удивленно вскрикнула монахиня, и даже невольно приподнялась, вскочила на своем месте (упираясь руками в стол).

- Он нас бросил, - холодно, жестоко отрезала я,

обрезая глупые домыслы, будто его родство для меня что-то значит.

- Неважно, - вдруг ответила та.

Взгляд, бессмысленным лучом, скатился с меня… куда-то в сторону.

- Д-да, конечно, - вдруг продолжила, - Мы примем тебя.

(тяжело сглотнула; и тут же уставилась в глаза)

- И как зовут тебя? Дочь Белинни.

- Амэли.

(попытка мило улыбнуться)

- Что же, добро пожаловать на Эйзем, Амэли. Часть ТРЕТЬЯ

А время, а время - оно не лечит.

Оно не заштопывает раны -

оно просто закрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений,

новых ощущений, жизненного опыта...

И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает,

и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль... и новую жизнь...

Время - плохой доктор...

Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые...

Так и ползем по жизни, как ее израненные солдаты...

И с каждым годом на душе все растет и растет

… количество плохо наложенных повязок.

(неизвестный автор,

гений)

Глава Двадцать Вторая

***

(Асканио)

Время шло.

Я отчаянно старался исполнять данное мной обещание.

Пытался забыть,

пережить,

выбросить из головы, как глупую, грубую, гадкую ошибку. Непростительную ошибку.

Но с кем не бывает?

Да?

Повело не туда.

Но мне не легче. Не легче ни от этого понимания, ни от этих попыток!

Змеей залезла в сердце - и наотрез отказывается выбираться вон.

…

Сны.

Мечты.

Простые вещи, словно яд терзающие гадкими (о, черт! сладкими, СЛАДКИМИ !!!) воспоминаниями.

Ничего не проходит. Всё остается внутри.

Прошло три года.

А словно только вчера… я ушел. Словно вчера.

Но отчего тогда … ДЫРА В ДУШЕ настолько огромная???

Черная дыра - от этой боли все эмоции чернеют, рушатся и тлеют.

Мне не просто дали глоток воздуха. Не просто дали унюхать счастье. НЕТ! НЕЕЕТ!

Они меня окунули в него целиком, с головой. Наполнили душу, тело, разум - а затем бах - и ВЫСОСАЛИ всё назад, оставив лишь воспоминания.

В каждой клеточке, в каждой ячеечке - ВЕЗДЕ ОНА.

…

Ненавижу ли я ее… за всё? За всё, что разрушила?

Нет! НЕТ!

Только сильнее люблю,

как глупый, больной мазохист боготворю свою Мучительницу.

Я всё, я всё прощу, всё отдам, всё принесу в жертву -

Но ничего не нужно ей. Лишь покой, и мое отсутствие.

Вот покорно я и выполняю волю Божества.

…

Прям, до горького смеха доходит порой осознание того, как ты меня изменила.

С каких-то пор я стал любить ходить пешком, гулять в дождь. Восторгаюсь гениальности Гарофало. Представляешь? Какого-то там Тизи.

Перечитал Китса, Оскара Уайльда.

Все полки забиты Шевченком, Коцюбинским, Ахматовой… и кем ты там еще восторгалась?

Всем, всем….

Моя кровать нынче усыпана маленькими ажурными подушечками, словно у барышни вредной.

Люблю лазанью, люблю Тирамису… мороженое вишневое.

Все то, что так любила ты.

Я больной. Больной придурок.

Я знаю.

Каюсь.

Прости…

Я - твой маньяк, болеющий тобою.

В Ферраре я стал бывать чаще, чем в Риме - хожу теми улочками, что и ты. Восторгаюсь всем тем, что и ты.

Меня не вылечить.

В моих глазах - ты. Ты, и только ты.