Гейл Форман - Куда она ушла

Но на следующий день от нее не было письма.

«Прости, что припозднился. Ты злишься?» — отправил я ей смс-сообщение.

«Нет» — пришел ответ. И от сердца отлегло.

Но тем вечером я позвонил вовремя, а звонок снова перебросило на голосовую почту. И на следующий день имейл от Мии содержал лишь пару сжатых предложений о том, что репетиции с оркестром становятся все более напряженными. Я находил этому простые объяснения. Учеба требовала много времени. В конце концов, она же поступила в Джуллиард. У ее виолончели не было WiFi. И ведь это Миа — девушка, которая играет по восемь часов в день.

Но затем я начал звонить в разное время: просыпаясь с утра пораньше, чтобы застать ее перед занятиями, дозваниваясь во время обеда. И мои звонки постоянно отсылались на голосовую почту. Она ни разу не перезвонила. Ни разу не ответила на смс-сообщения. Я все еще получал от нее имейлы, но далеко не каждый день. И хотя мои письма содержали кучу вопросов, отражающих мою крайнюю степень отчаяния — «Почему ты не берешь трубку?», «Ты потеряла телефон? Ты в порядке?» — ее ответы безупречно отмалчивались по этому поводу. Она просто утверждала, что слишком занята.

Я решил навестить ее бабушку с дедушкой. Я практически жил у них все те пять месяцев ее реабилитации и пообещал, что буду часто к ним захаживать, но я не сдержал слово. Без Мии мне трудно было находиться в этом старом доме с его фото-галереей призраков — свадебное фото Дэнни и Кэт, душераздирающий снимок двенадцатилетней Мии, читающей устроившемуся на ее коленях Тедди. Но мне нужно было понять, почему Миа теряет со мной контакт.

Когда я пришел впервые той осенью, бабушка Мии пыталась заболтать меня, расписывая свой сад, а потом удалилась в теплицу, оставив меня на кухне с дедом. Он сварил нам крепкого кофе. Мы не особо много говорили, поэтому единственными звуками в доме были потрескивания дров в печи. Он всего-навсего взглянул на меня, безмолвно и печально, и мне вдруг захотелось сесть у его ног и устроить голову у него на коленях.

Я наведывался к ним еще пару раз, даже после того, как Миа окончательно оборвала со мной все контакты, и всегда было одно и то же. Мне было неловко приходить к ним под предлогом обычного разговора, справляясь об их здоровье, когда на самом деле я надеялся услышать какие-нибудь новости или объяснения. Нет, в действительности , я надеялся, что я не изгой. Мне хотелось услышать: «Миа перестала звонить нам. Связывалась ли она с тобой в последнее время?» Но, конечно же, этого не происходило, потому что подобное никогда не произойдет.

Дело даже в том, что мне не нужно было подтверждение ее бабушки или дедушки. Я и сам знал, с той самой ночи, когда мой звонок во второй раз попал на голосовую почту, что для меня это конец.

Разве не сам ли я сказал ей? Разве не я стоял над ее бессознательным телом, обещая, что сделаю все на свете, если она останется? Даже если мне придется ее отпустить? Но то, что она была в коме, когда я это произнес, и очнулась только через три дня, то, что никто из нас никогда не вспоминал об этих словах — все это, казалось, не имело значения. Я носил все в себе.

Единственное, что не укладывалось у меня в голове, то, как она это сделала. Я никогда не поступал с девушками так жестоко. Даже когда я развлекался с фанатками, я всегда провожал очередную девушку до двери из номера или лимузина, чмокал в щеку и бросал на прощание «Спасибо, это было здорово». И то были фанатки . А мы с Мией встречались больше двух лет. Да, это был школьный роман, но все же это был роман, в который я вкладывал всего себя, который хотелось растянуть на всю жизнь, который, скорей всего, и продлился бы всю жизнь, если бы мы встретились лет на пять позже, если бы она не была выдающейся виолончелисткой, если бы я не был в группе, находящейся на пике своей популярности, — или если бы наши пути не разошлись из-за всего этого.

Однажды я понял, что между осознанием происшедшего, и даже осознанием того, почему это произошло, и принятием этого — огромная пропасть. Потому что когда она перестала общаться со мной, да, я знал , что произошло. Но мне потребовалось довольно много времени, чтобы поверить в это.

Порой мне кажется, я все еще не поверил.

Выйдя из закусочной, я начинаю нервничать. Из-за того, что мы так неожиданно встретились. Мы были крайне любезны друг с другом, слонялись поблизости, делясь последними новостями, так что же осталось, кроме прощания? Я не готов к нему. Что-то мне подсказывает, что не будет другого постскриптума от Мии, и мне придется жить на запале от сегодняшней ночи до конца своей жизни, поэтому я хотел бы вынести из нее значительно больше, нежели разговоры о парковках, артрите и неуместные извинения.

Именно поэтому каждый пройденный квартал, в котором Миа не ловит такси, не извиняется и не говорит «Прощай!», воспринимается как оттягивание смертной казни. В звуке собственных шагов, шлепающих по тротуару, я почти слышу слово «отсрочка, отсрочка», эхом проносящееся по ночным улицам.

Молча мы проходим более тихий и грязный участок Девятой авеню. Под сырой эстакадой кучка бездомных устраивает ночлег. Один просит мелочи. Я бросаю ему десятку. Мимо проезжает автобус, обдавая нас облаком дизельного выхлопа.

Миа показывает куда-то через дорогу.

- Это Автобусный терминал Портового управления, — говорит она.

Я просто киваю, гадая, собирается ли она обсуждать автовокзалы так же подробно, как парковки, или планирует отправить меня куда подальше.

- Внутри есть боулинг, — добавляет она.

- На автовокзале?

- Невероятно, правда? — восклицает Миа, внезапно оживленно. — Я тоже поначалу не могла поверить, когда обнаружила его. Однажды я навещала Ким в Бостоне, поздно возвращалась домой и заблудилась на выходе, так и наткнулась на него. Это напомнило мне поиски пасхальных яиц. Помнишь, как мы с Тедди играли?

Я помню, как это делала Миа . Она любитель любых праздников, имеющих отношение к сладостям, особенно по части доставления радости Тедди. Однажды на Пасху она старательно раскрасила вручную вареные яйца и спрятала их по всему заднему двору, чтобы следующим утром Тедди отправился на поиски. Но всю ночь лил дождь, как из ведра, и все ее раскрашенные яйца стали пятнисто-серыми. Миа расстроилась до слез, а Тедди чуть не уписался от радости — яйца, как он заявил, не пасхальные, а яйца динозавров.

- Да, помню, — подтверждаю я.