Полина Олехнович - Борщевик. Без пощады, без жалости

Грузовик неожиданно подскакивает на кочке. Я изо всех сил упираюсь ногами, чтобы не полететь к противоположному борту.

Это называется «шерстить» населенные пункты. Карина говорит, что «населенные пункты» — одно название. Большей частью попадаются всеми забытые деревеньки. Вспоминаю слова инструктора: «Задача такова: проверить дом на наличие человеческих останков (найти живых никаких шансов); в случае обнаружения аккуратно сложить тело или части тела в специальный контейнер и транспортировать на базу для дальнейшего установления личности, научных исследований и последующего захоронения».

Колесо грузовика попадает в яму. Я больно бьюсь затылком о борт.

До своей сменщицы Иры я все-таки дозвонилась, она сказала, что у дяди возникли серьезные проблемы на работе. Что-то он там напортачил и пока не хочет высовываться. Так что с решением моего вопроса придется подождать.

— Держись там! Прорвемся! — оптимистично пожелала Ира, с наслаждением прихлебывая фирменный ароматный кофе.

На очередной колдобине кто-то все-таки падает с сиденья, противогаз заглушает нецензурные выражения в адрес водителя, российских дорог и вообще жизни.

Сначала мне кажется, что нас выгрузили прямо посреди поля, но приглядевшись, замечаю едва различимые за листьями гигантских борщевиков крыши домов. Инструктор отдает приказание разбиться по парам и разойтись по объектам.

Еще на базе Карина записалась в пару со мной. По какой-то непонятной причине эта девушка прониклась ко мне симпатией. Струями пламени расчищаем дорогу к утонувшей в борщевике постройке. Растения вспыхивают и трещат как бенгальские огни.

У крыльца пронзенный побегами борщевика детский велосипед. Карина останавливается поправить шланг, идущий от емкости с горючей жидкостью к огнемету. Я захожу в дом. Резкий, приторный, густой сладковатый запах сразу бьет в нос, несмотря на противогаз. Через секунду я понимаю, что «запах» — мягко сказано. Такая вонь, что слезу вышибает. Я вздрагиваю — в углу прихожей под вешалкой труп мужчины. Подхожу ближе. Рой жирных мух с громким жужанием взметывается над телом.

Я даже не замечаю, как подходит Карина, отмахиваясь от назойливых растревоженных насекомых, склоняется над трупом. «Доставай чехол», — знаками показывает мне она. Лицо мертвого желтое с синевой, разбухшее, страшное. Карина берет его подмышки, а мне указывает на ноги. Но когда я хватаюсь за конечности, они оказываются такими рыхлыми, что выскальзывают из рук и с грохотом падают на пол. Кожа на лице мужчины вдруг начинает шевелиться, и нашему взору открывается кишащая белыми червями масса.

Черви выползают из — под закрытых век, из полуоткрытого рта. Они ползут по рукам трупа, вываливаются на пол из одежды. Чпок, чпок, чпок — один за другим белые, извивающиеся, жирные черви падают на доски. Карина отдергивает руки, я кричу от отвращения и ужаса. Но деваться некуда. Собравшись с духом, мы повторяем попытку. Я чувствую, как под подошвами извиваются и лопаются раздавленные червяки. Гнилая плоть разваливается под пальцами. Труп оказывается невероятно тяжелым. Чуть приподняв, перекладываем его в чехол, разложенный на полу.

Быстро застегиваем молнию. Содрогаясь от отвращения, сбрасываю с себя червей и отгоняю омерзительных мух.

Проходим в другую комнату. Это кухня. На плите кастрюли и сковородки. На столе — ваза с засохшими цветами. Что-то хрустит у меня под ногой — игрушечная машинка. Идем дальше. Мысленно готовлюсь к страшному зрелищу. Но к тому, что мы увидели, подготовиться невозможно.

Женщина лежит у детской кроватки, девочка лет шести — у дивана, мальчик — подросток растянулся на полу у окна. Я даже не буду описывать, кого мы обнаружили в кроватке.

Пока мы упаковывали тела погибших, передо мной одна за другой появлялись картины их жизни. Яркие, четкие как галлюцинации. Громко работает телевизор, девочка бегает с большой куклой и смеется. Мальчик ей что-то говорит, снимая наушники. Женщина успокаивает хнычущего малыша. Веселый бас отца. Я вижу, как они двигаются, слышу их голоса…

Карина трясет меня за плечо. На каталках перевозим чехлы с телами к специальному грузовику, который в отряде называют «труповозкой». Недавно расчищенные тропинки к домам затягиваются сочной ярко-зеленой порослью борщевика. «Труповозка» уезжает переполненной. Видимо, жителей этой деревни не успели эвакуировать.

Карина говорит, что у всех в первый месяц бывает истерика. Она протягивает мне стакан воды. В бараке пусто. Обед.

— Пей, и пойдем поедим наконец, — говорит девушка — воробей. — Мы сделали для этих людей все, что могли. Я пью, и с каждым глотком принимаю жизнь такой, какая она есть.

Каждую субботу для «белых скафандров» устраивали так называемые релакс — вечеринки.

— Только не говори, что не пойдешь, — Карина строго смотрит на меня исподлобья.

На этих мероприятиях мужские и женские отряды получают возможность познакомиться, пообщаться и просто отдохнуть и развеяться. Всех желающих везут в единственный ДК города Торопца. «Шведский стол, коктейли, светомузыка, мужчинки — ты не пожалеешь!», — восторженно рассказывает Карина, и глаза ее сияют. А я думаю, как эта хрупкая девушка смогла убить своего мужа?

Чем ближе суббота, тем больше оживление в наших рядах. То и дело раздается заливистый смех, шепот и хихиканье не смолкают даже после отбоя. Ежедневные сражения с борщевиком, возня с полуразложившимися трупами — просто необходимо переключаться на что-то другое. Иначе — прощай разум. Говорят, здесь каждый месяц кто — нибудь попадает в психдиспансер с нервным срывом.

С тоской смотрю на ногти с облупившимся лаком, на ставшие жесткими и ломкими от постоянного ношения противогаза волосы. На теле и лице потница — издержки безопасного обмундирования. Где былой мой лоск и красота?

Но всеобщий ажиотаж захватывает. В субботу после долгожданного душа надеваю свое единственное платье в стиле восьмидесятых, тщательно делаю макияж, маникюр и даже укладку, обнаружившимся у одной девушки феном. После двух недель без косметики накрашенная, я кажусь себе просто красавицей.

Советский интерьер соответствует облику работников ДК. Время над ними не властно. Я танцую, стараясь расслабиться и ни о чем не думать. Непривычно видеть столько мужчин после полумесяца жизни в женском бараке. Ловлю на себе сальные взгляды.

Мы с Кариной берем по коктейлю, садимся. Двое за соседним столиком не сводят с нас глаз.

— Здесь есть комната уединения, — с многозначительной интонацией шепчет Карина мне на ухо.

— С ума сошла! — совершенно искренне возмущаюсь я.