Вероника Мелан - Дрейк

Было непривычно завтракать в незнакомом месте и с незнакомым человеком. Дискомфортно, как сидеть в чужих, давящих трусах.

Мужчина напротив ел неторопливо, размеренно, элегантно. С королевским достоинством и неспешностью. Наслаждался, хоть ничем и не выдавал этого. Видно было, что он привык наслаждаться всем хорошим: вкусом, качеством, своевременностью и правильностью.

Закончив с омлетом, Дрейк отложил приборы, взял чашку с кофе и посмотрел на меня. Следовало бы уже привыкнуть к давящему взгляду серо-голубых глаз, но никак не получалось. Казалось, они все время проникали глубже, чем им было позволено, оставляя все скрытое голым и незащищенным.

Глядя на его лицо, я вдруг поняла, что оно имеет самые что ни на есть аристократические черты и даже могло бы выглядеть приятным. Если бы не взгляд. Убрать бы тяжесть из глаз, подвыпрямить брови, приподнять немного уголки губ – и предстал бы перед народом справедливый и непреклонный правитель, за которым миллионы пошли бы в бой. Молодой Юлий Цезарь…. Нет, все-таки гораздо симпатичнее, чем Юлий Цезарь. Эти двое разве что по властности схожи.

Тишину за столом хотелось прервать. Уж слишком она затянулась. Щебетавшие в кронах птахи и вовсе настраивали на миролюбивый лад хорошего дня подзадержавшегося лета.

– Дрейк, а вы всегда носите такую униформу? – спросила я, просто чтобы что-то спросить. Расслабилась от хорошей еды и осмелела.

Он смотрел на меня поверх белой фарфоровой чашки с кофе.

– Она тебя смущает?

Я потупилась.

– Нет. Просто выглядит…. немного своеобразно.

Не обидеть бы по дурости. Или не разозлить. Надо было завести разговор о погоде, гораздо безопаснее во все времена.

Когда я, перестав ковыряться в тарелке, подняла глаза, мужчина, сидевший напротив, остался прежним. А вот вместо серебристой куртки на нем теперь был надет добротный темно-серый костюм, галстук и белая сорочка.

Я обомлела и распахнула рот.

«Когда?»

Уголки губ Дрейка дрогнули.

– Так лучше?

Вся еда, съеденная за завтраком, теперь свернулась в желудке тяжелым комом. Я сглотнула и отвела глаза, стараясь не выказывать, как сильно ошарашена. Это же кем надо быть, чтобы так уметь – фокусником, сгустком энергии, превратившимся в человека, инопланетянином? Вилка подрагивала в пальцах, пока я во все глаза разглядывала неизвестно откуда взявшийся костюм. Переводила вопросительный взгляд то на лицо, то на одежду, то снова на лицо.

«Как он смог переодеться так быстро? Это что, трюк такой? Иллюзионист…»

– Ну, что? Оставить так или сменить обратно? – довольно жестко спросил он, наблюдая за моей реакцией. – Или уже перейдем к делу?

– Да, конечно…. – пролепетала я. – К делу. И лучше смените, пожалуйста, обратно.

Привычней.

Костюм делал из него не то президента крупной компании, не то миллионера. Воспринимать представителя Комиссии становилось на порядок труднее.

Он хмыкнул.

Я зачем-то отвернулась, будто Дрейк собирался оголиться до трусов и прилюдно нагнуться, чтобы выудить из под стола серебристый костюм. Мои щеки полыхнули. Ну, я и балда….

Через секунду (без всяких нагибаний и вообще каких-либо действий) на его плечах натягивалась знакомая куртка с белыми полосками на рукавах.

Я прочистила горло и попыталась взять себя в руки.

Другой мир, другие правила и возможности. Мало ли что они тут умеют, пора уже перестать удивляться. В конце концов, я не дитя в зоопарке, чтобы тыкать пальцем в гориллу и тянуть маму на рукав «Мама-мама! Смотри она какая!»

Дрейк наблюдал за моими попытками удержать непроницаемое лицо с неприкрытой иронией.

– Сложно это – расширять границы понимания?

– Некомфортно, – призналась я. – Но без этого еще хуже.

Пустая тарелка с доеденным омлетом отодвинулась в сторону. Сразу же после этого из дверей появился какой-то человек, собрал со стола грязную посуду и унес. Я проводила его взглядом. Подождала, пока за ним закроются двери.

– Ну, что, начнем, Бернарда?

Услышав эту фразу, я напряглась.

Ну, все. Вот и пришло время для теста. Круассаны на столе тут же были забыты, чашка кофе водрузилась на блюдце. Переплетя пальцы, я тоскливо огляделась вокруг, пытаясь предугадать, чем закончится это замечательное утро. Победой или поражением? Буду ли я порхать бабочкой до самого вечера, петь песни и гордиться собой? Или же буду сидеть в своей комнате побитой собакой, не смея от стыда высунуть носа наружу?

Хотя нос-то все равно придется высунуть. Понедельник. Работу не пропустишь.

– Не нервничай, – сухо сказал Дрейк. – Возьми круассан, кофе еще горячий.

Я автоматически протянула руку к выпечке. Слоеная булочка хрустнул на языке золотистой корочкой и растаяла на языке. Вкусно!

– Давно хотел тебя спросить, почему ты не любишь собственное имя?

Непрожеванный кусок застрял в горле.

– Почему не люблю? Люблю.

– Почему предпочитаешь «Дину» «Бернарде»? Ведь это не одно и то же.

Ветерок шевелил край бумажной салфетки – та трепыхалась, будто втайне мечтая о полетах. Я какое-то время смотрела на нее, раздумывая над ответом. Далось ему мое имя….

– Я не знаю, как много вы знаете о моем мире, Дрейк, но он разделен на страны. На расы, народности. Каждой стране присущи свои имена – знакомые, понятные, привычные. Родители редко называют детей «чужими» именами, но моя мама именно так и поступила. Выбрала ребенку имя не из своего региона, и для многих оно…. не кажется нормальным. «Дина» гораздо привычней.

Казалось, я наговариваю слова на какой-то невидимый экран, который тут же анализирует информацию. Считывает интонацию голоса, распознает уровень волнения и, наверное, лжи. Откуда такое ощущение – загадка.

– Однажды тебе придется принять себя. Целиком. Вместе со странным именем. Иначе ты не обретешь баланс.

Дрейк рассматривал кофе в фарфоровой чашке, будто вместо черной жижи там, на дне вились пророческие символы.

Что на это ответишь? Ничего. Это не его с самого садика дразнили «Бернардиной», не над ним с притворным сочувствием качали головой взрослые, не к нему постоянно клеили слово «шарман», совершенно не вкладывая в него первоначальный смысл. Говорить о других всегда просто, а вот на собственной шкуре….

Он не стал спорить. Равно как и добавлять что-либо к сказанному. Отставил кофейную кружку, скрестил руки на груди и сменил тему.

– Дина, как ты думаешь, почему у тебя в тот раз, в тот самый первый раз получилось «прыгнуть»?

Он говорил, наверное, уже с полчаса.

О том, что все в человеке формируется согласно внутренним убеждениям, об углах зрения, о том, как взгляд выхватывает из окружения то, на что направлен мысленный настрой, о детстве, когда закладывается фундамент, о том, как те или другие события видоизменяют, «корежат» устоявшиеся представления. О памяти и застрявших в ней стереотипах, о неосознанных реакциях, всплывающих в поведении раньше, чем приходит логическое осознание содеянного, о внешних факторах, которые постоянно влияют на восприятие, и снова об убеждениях.