Елена Хотулева - Сумерки памяти

— Где мой стол!!!

Столяр испуганно поднял голову и пробормотал:

— Кажется, у Ивана Петровича.

Забыв все приличия, он без стука ворвался к начальнику.

— Иван Петрович, где все мои документы?

— Успокойся, успокойся, — как всегда отеческим тоном пробасил его начальник. — Не кипятись. Все документы в сейфе, где им и положено быть, а те бумажки, которые были в твоем столе, у меня. Кстати, там были какие-то дела, так я их уже отправил на дальнейшее рассмотрение, чтобы не возиться. А то знаешь, пока кабинета нет, очень сложно… Пусть там разбираются. Но ты, я вижу, расстроен?

— Но надо их вернуть, я еще не разобрался в них, я еще ничего не решил!

Тон начальника резко изменился:

— Ты, вроде как, считаешь, что вышестоящие товарищи должны ждать, пока ты решишь? Ты и так одно дело продержал полгода. Кажется, ты был хорошо знаком кое с кем? И кстати, почему ты не убрал эти документы на ночь в сейф?

Весь день он сидел в чужом кабинете, и вместо того чтобы работать, смотрел на телефонный аппарат. Но позвонить он ей не решился. Что он мог сказать ей? Что он предал ее?..

Как он мог так с ней поступить? Хотелось свалить на кого-нибудь всю непосильную ношу этой вины, поделиться с кем-нибудь недобрым бременем проклятий, которые он готов был обрушить на свою голову. Но сделать он уже ничего не мог. Он знал, что сейчас, по прошествии двух часов, уже слишком много человек ознакомились с ее личным делом и уже ничто ее не спасет…

Сегодня, лежа на кровати в своей, погруженной в южную ночь, комнате, он ярко вспомнил тот день. Вспомнил, как он боялся телефонных звонков, как боялся услышать ее голос полный надежды, вспомнил, как гнал от себя картины допросов, которые ждали ее впереди. Он вспомнил, как впервые подумал о ее ребенке, у которого теперь впереди был детский дом. Сегодня он все это заставил себя вспомнить. Но он вспомнил и другое.

В последующие дни он много работал. Было много дел, ведь это был конец осени тридцать седьмого года. И так, за делами, за заботами его совесть стала потихоньку утихать. Он просто сумел вычеркнуть Анну из памяти. Вычеркнуть. Не оставив себе ничего, даже воспоминаний о ее нежности. Однако имея привычку доводить все дела до конца, он все-таки постарался проследить, как именно складывалась ее судьба в последующие месяцы. Ненароком, от случая к случаю, он узнавал всевозможные подробности Анниной жизни, но делал это бесстрастно, просто чтобы быть на всякий случай в курсе дел.

Так он узнал, что она попала в лагерь, на срок, величина которого его совсем не удивила, так как он был хорошо знаком с ее делом, и помнил, в какой именно момент ее документы пошли в рассмотрение. Кроме этого, от каких-то общих знакомых он случайно услышал, что ей как-то не очень повезло с лагерной администрацией, но больше он о ней ничего не знал.

Прошло почти два года. Его жизнь текла своим чередом, точно так же, как было до их знакомства. Ничто не выводило его из равновесия, ничто особенно не волновало. С женщинами он общался довольно редко, разве что на танцах, куда, впрочем, тоже заглядывал не очень охотно, больше не для удовольствия, а чтобы не разучиться танцевать. Об Анне он не вспоминал.

Однажды, в конце октября он решил пойти в театр. Он любил премьеры, и сейчас у него было хорошее настроение оттого, что он выбрался из дома в выходной день. В перерыве между действиями он вышел из своей ложи, чтобы пройтись, но заинтересовавшись какой-то фамилией в программке, остановился, прислонясь к колонне. Неожиданно, он услышал женский голос:

— Пожалуйста, вернемся домой. Я что-то неважно себя чувствую.

Он быстро поднял глаза. Это была Анна, ошибки быть не могло. Это была она.

Он смог пронаблюдать за ней и ее спутником не более одной минуты, но он увидел много. Даже слишком много для того, чтобы спокойно спать все последующие ночи, для того чтобы не думать о ней ежесекундно, и не вспоминать все то, что между ними было.

Анна была в вечернем серебристо-голубом платье и перчатках. Она осталась все такая же, хотя ему, наверное, это могло просто показаться в мерцающем свете театральных огней. Но не столько ее внешний вид заставил его замереть в ошеломляющем столбняке, а то, каким взглядом она смотрела на своего спутника.

Рядом с ней был довольно известный в высших партийных кругах человек, фамилия которого могла дать ключ ко многим дверям. Он держал Анну за руку и говорил, что если она хочет, то они, конечно, незамедлительно уедут домой, тем более что пьеса явно не удалась. Анна посмотрела на своего собеседника долгим взглядом и тихо сказала «спасибо».

Этот взгляд. Он сразу, за один миг вспомнил все, что закопал так глубоко два года назад. Этот ее взгляд… Что-то не давало ему покоя. Как она смотрела? Все было точно так же, как и с ним, но, тем не менее, была какая-то невидимая разница.

Они быстро прошли мимо него и, вероятно, покинули театр, так как нигде в зале он их больше не видел.

Почти всю ночь он провел, как в бреду, возвращаясь вновь и вновь к увиденному. Он никак не мог понять, что такого было в Аннином взгляде, что не давало ему покоя. Уже светало, когда он забылся в какой-то неясной дреме, и пошел на работу совершенно разбитый.

Ему не составило большого труда навести справки, и уже очень скоро он узнал, что Анна вышла из лагеря примерно восемь месяцев назад, отсидев там чуть больше года. Тот человек, который сопровождал Анну в театре, был ее новым мужем, и всем было совершенно очевидно, что это именно он добился для Анны полного восстановления в правах. Где и каким образом они познакомились, оставалось загадкой, но одно было ясно — этот человек сделал для нее невозможное.

Что же изменилось в ее поведении? Этот вопрос вновь и вновь атаковал его мысли. И тут, среди всей нервозности последних суток, среди агонии собственных воспоминаний, неожиданно, как раскат грома, к нему пришел ответ. Анна любила своего мужа. Просто любила. И больше в этом взгляде не было ничего особенного. Все остальное — благодарность, уважение, восхищение — все это было уже следствием, а не основой, как это было прежде. Да, как это было прежде — он хотел в это верить.

Она любила этого человека. Это осталось единственной мыслью, которая пульсировала в его голове до конца рабочего дня. А уже много позже, почти ночью, он окончательно понял, что он чувствует. Ему хотелось только одного — чтобы Анны не было. Да, чтобы она просто перестала существовать…

Он встал с кровати и снова подошел к окну. Скоро должен был наступить рассвет. Небо над морем начало светлеть, и очертания далеких кораблей стали чуть более явно проступать над горизонтом. Он приближался к завершению своей истории, а точнее, к началу другой истории — той, которая состояла только из бесконечных и бесконечных воспоминаний об Анне. Но сейчас он вспомнил еще не все. Все самое страшное ждало его впереди. И он вновь погрузился в свои мысли.