Елена Хотулева - Сумерки памяти

— Ему каллиграф посоветовал будоражить своим творчеством умы людей, подобно камню, оставляющему круги на воде. Но делать это так, чтобы из этой болотной мути всходило солнце.

— Ну а что он посоветовал нам? — улыбнулась я. — Ведь этот последний человек задал ему именно наш вопрос.

— Да, и объясняя ему то, как он живет сейчас, каллиграф написал, что в данный момент его история сравнима с порой цветения, когда еще рано думать о будущем урожае, а лучше просто наслаждаться красотой цветов.

— А в какую сторону ему надо стремиться?

— Ему надо просто немного подождать того момента, когда из спелых плодов потечет сок.

— Как странно, ты ведь уже говорил мне нечто подобное, когда мы спорили об акации? Ты помнишь?

— Да, но тогда ты не поверила мне или просто не поняла. Не знаю.

— А в последней строчке, в той, где должно было быть написано, куда мы придем, что каллиграф написал там? — спросила я.

— А там он написал, что дождавшись времени урожая, мы получим жизнь.

— Почему?

— Потому что поющие птицы всегда символизируют ее естественное течение, и радость оттого, что она существует.

Я задумалась, и, подойдя к подоконнику, некоторое время стояла молча.

— Знаешь, — сказала я, — если бы я знала точный адрес того человека, в которого рано или поздно мне будет суждено перевоплотиться, то написала бы большое письмо, в котором рассказала обо всех своих воспоминаниях. Я описала бы в этом письме все, что тревожило меня в прошлом, все, что происходит в настоящем. А потом… Потом отправила бы его заказной бандеролью на имя этого неизвестного мне человека, и подписала: «Мне будущей от меня прошлой. На добрую память. Я».

— А ты будущая прочитала бы это послание, подумала, и приписала к нему еще небольшую часть, в которой рассказывалось бы еще об одной жизни, прожитой тобой. И так еще и еще раз. И в итоге у вас получились бы огромные мемуары, описывающие странствия одной души по путям множества жизней.

Мы оба рассмеялись, и он сказал:

— Расскажи мне, что ты помнишь еще из нашего прошлого, а если что-то тебе будет трудно вспомнить, я постараюсь помочь.

— Хорошо, — сказала я, — я сейчас расскажу тебе одну историю, которая будет значительно отличаться от всех предыдущих.

— Интересно чем?

— Тем, что ты был в ней бедным странствующим романтиком, а не состоятельным дворянином, каким ты мне вспоминался до сих пор.

— Это очень интересно, — сказал он закуривая.

А я, как обычно, села на свое любимое место среди подушек, и глядя на кольца дыма, поднимающиеся от его сигары, стала рассказывать.

Эта история началась для меня в каком-то французском городе, кажется, в те времена, когда в моду только стали входить парики. Хотя, возможно, я и ошибаюсь, ведь ты знаешь, как легко перепутать века, глядя в такую даль. Но, так или иначе, я вижу себя дочерью моей мамы и какого-то человека, который очень любит и меня и ее, но по причине некоторой мягкотелости никак не может найти с ней общего языка. Он всячески старается ей угодить, но добивается только того, что она, вопреки его ожиданиям, все больше и больше времени проводит вдали от дома. Мне вспоминается, как он тяжело вздыхая, и глядя из окна на отъезжающую карету, часто говорит мне:

— Она хочет нас бросить. Твоя мама нас стала забывать.

На самом деле бросить она никого не хочет, но и абсолютно верной женой ее тоже назвать нельзя. Я вижу, как в ее жизни появляется некий богатый дворянин, в котором я узнаю моего теперешнего отца. Он уговаривает ее оставить Францию и уехать покорять другой континент, на берегах которого, по его мнению, их будет ждать земной рай. Однако несмотря на все достоинства этого красивого и обаятельного человека, моя мать, свято чтящая традиции и устои современного ей общества, даже не помышляет об окончательном побеге из дома. Она продолжает вести двойную жизнь, а отец продолжает страдать.

— Я не понял, твоя семья была состоятельная или вы были какими-то разорившимися дворянами? — спросил он.

— Не могу сказать точно, кажется, мы были среднего достатка и не были вхожи во многие светские места, которые были доступны людям более высокого круга.

— Но ты видела себя на балу или просто у кого-то в гостях?

— Нет, этого не было. Понимаешь, мы с отцом вели там очень замкнутый образ жизни. Мы часто сидели дома, беседовали, или выходили в церковь. Я была хорошо воспитана, но как бы не для светской жизни, а для существования простой зажиточной горожанки.

— А твоя мать?

— О, здесь совсем другая история! — улыбнулась я. — Я подозреваю, что вот она-то как раз и была из семьи дворян, которые по каким-то причинам разорились и выдали ее замуж за единственного претендента на руку и сердце великолепной бесприданницы.

— И она хотела вернуться в тот круг, к которому привыкла с детства?

— Да, конечно. Этим и объясняется ее связь с тем красивым дворянином. Вполне вероятно, что он был для нее единственной возможностью снова попасть в прекрасный мир дворцов и светских сплетен.

— А тебя это все не привлекало? Я правильно понимаю?

— Да, мне вполне хватало моего ограниченного мирка, в котором я ощущала себя почти счастливой.

— А какой у тебя был в той жизни характер? Как бы ты описала саму себя?

Я задумалась:

— Знаешь, я была наивная. Да, это самое подходящее слово для описания моего характера. И, как ты потом увидишь, эта наивность не покинула меня до самых последних дней…

Он рассмеялся:

— На самом деле она вообще очень редко тебя покидает. Особенно в этой жизни…

Я улыбнулась и продолжила свой рассказ.

Одна из картин переносит меня на церемонию похорон. Я вижу, что умер мой отец, и мы с матерью одетые в траур стоим у края могилы. Не знаю, что явилось причиной его смерти, возможно сердечная тоска, или может быть какая-нибудь болезнь. Не могу сказать точно. Вижу только, что это не было дуэлью, о которой мой отец так часто говорил, оставаясь со мной наедине.

И вот, став вдовой, моя мать после положенного срока снова выходит замуж. Обаятельный дворянин добился своего, и теперь мы все вместе собираемся плыть за океан. Продав все дома, и забрав все деньги и драгоценности, мы садимся на корабль.

Я вижу себя стоящей на палубе. Я смотрю с тоской на отдаляющийся берег Франции и думаю о том, как мне жаль покидать родную землю. Мимо проходит капитан, и я с удивлением узнаю в нем мою подругу.

— Какую?

— Ту, которая была моей сестрой из «верескового» прошлого.

— Она была мужчиной?

— Да, причем несколько раз, насколько я знаю с ее слов.

— Интересно, — сказал он, задумавшись, — а ты когда-нибудь видела себя воплощенной в противоположный пол?

— Нет, — сказала я смеясь, — возможно, у меня еще все впереди.