Елена Жаринова - Сестра звезды

Через неделю мы покинули Большой Базар. Рейдан впряг Белку в новенькую телегу, купленную очень недорого у Хоро. Готто, сменивший свои обноски на одежду лесовиков, не замедлив отозваться о ее грубом качестве, заботливо подсадил меня в телегу, Рейдан примотал сзади поводок Висы — огромную резвую кошку Белке было уже не свезти.

Лучшая дорога в Фолесо лежала через Лех, а дальше — по Сольту. Однако Рейдан, разумно опасаясь, что Готто может остаться дома, решил двигаться дикими дорогами, заодно сократив расстояние.

И вот снова на пути замелькали дорожные пейзажи — то пасмурные и дождливые, то освещенные ярким весенним солнцем. Мы миновали несколько крошечных, в три-пять домов, деревенек, и я поняла, что покинула самые процветающие места в Лесовии. Избы здесь были стары и убоги — не то что в Кромельчиках — а лица людей, изможденных постоянной работой, тупы и лишены всякой мысли. Я оборачивалась на них со страхом, а они глядели нам вслед с любопытством лесных животных и, наверное, забывали о нас раньше, чем мы исчезали из виду за поворотом. Когда я смотрела, как они, скрючившись в три погибели, примитивными орудиями пашут свои бесплодные поля, я пыталась вызвать в себе сострадание к этим беднягам, но у меня ничего не получалось. Женщины, рано утратившие молодость и красоту, с морщинистыми, обветренными лицами, окруженные орущими, вечно голодными ребятишками, являли собой унылую, безрадостную картину. Если в Кромельчиках я привыкла к мысли, что состою из той же плоти и крови, что и остальные люди, то теперь я недоумевала: как вышло так, что я, сестра звезды, и Готто, художник, которого посетило великое откровение, и Рейдан, простой, но добрый, мужественный и далеко не глупый человек, смутно напоминавший мне отца, — как вышло так, что мы одной породы с этими убогими людьми?!

Готто, похоже, разделял мои мысли. Наш новый спутник был весьма высокого мнения о себе и своем таланте. К Рейдану он относился с подчеркнутым снисхождением, каждым словом норовя подчеркнуть его «невежество» и «дикость». Охотник не обращал на это ни малейшего внимания, и я думаю, Готто решил, что Рейдан еще и туповат, раз не понимает его намеков. Зато я вызывала у Готто явный интерес. Он постоянно расспрашивал меня о жизни в храме. Особенно его интересовали произведения искусства, хранящиеся в храме и созданные его обитательницами. От моих сомнений насчет того, что в них не хватало чего-то важного, он отмахнулся со словами:

— Твои наставницы совершенно правы, Шайса. Искусство должно говорить на языке красоты, и все, кто не способен понимать этот язык, — тут он обернулся по сторонам: мы как раз проезжали через какую-то деревушку, — заслуживают только той жизни, которую ведут. Ах, как бы мне хотелось побывать там, хоть одним глазком посмотреть на это пиршество красоты, о котором ты рассказываешь! Но вот что мне интересно, — тут он понизил голос и покосился на Рейдана, — его-то что влечет в храм? Почему он взялся тебя сопровождать, а, Шайса?

Я смутилась. Но Готто не обратил на это внимания, он продолжал рассуждать:

— Если бы Рейдан был другой человек — ну… если бы он мог оценить и понять избранность твоей судьбы — я мог бы предположить, что он помогает тебе бескорыстно.

— Но сам-то ты отнюдь не бескорыстно собираешься оказать нам помощь, — заметила я и покраснела, вспомнив о сапфирах Келлион.

— Вот именно, — самодовольно поддакнул Готто. — А уж Рейдан и подавно преследует какую-то цель. Но это не мое дело. Мне лишь хочется знать, известно тебе о ней или нет.

Возмущенная до глубины души, я резко напомнила Готто, что он всего лишь раб и должен помнить свое место. Художник обиделся и надолго замолчал. В тот момент я впервые подумала, что он, наверное, влюблен в меня…

Тем временем мы покинули пределы Лесовии, и перед нами раскинулись Дикие поля, на безбрежных просторах которых можно было неделями не повстречать ни одного жилья. Я спросила у Рейдана, знает ли он эти края; он отрицательно покачал головой.

— Я там не охотился — в полях зверя нет. Однако что здесь мудреного? Дорога есть, будем двигаться все время на юг и наконец упремся в пролив Тонсо, а там либо по побережью, либо по воде доберемся до Фолесо. Главное, не заехать ненароком в Дугонский лес — тамошние разбойники беспощадны. А в страшные сказки про эти поля я не верю.

Я не придала никакого значения упоминанию о «страшных сказках». Солнце утвердилось в своих правах на небосклоне, дни становились все теплее, и постепенно мрачное настроение, в котором все мы пребывали, пока проезжали через Лесовию, развеялось.

Я вспоминаю эти недели пути как самое счастливое и беззаботное время своей жизни. С каждым днем мир раскрывал передо мной свою красоту, о которой я и не подозревала раньше: пестрые бабочки, словно летающие цветы, порхали над лугом; золотое солнце закатывалось вечерами за горизонт, укутывая мир голубоватыми сумерками; трели птиц, восторженно приветствующих весну, будили меня на рассвете. Мое сердце переполняла нежность, оно было охвачено ощущением смутных и неясных надежд. С одной стороны, меня волновала близость к Рейдану, с другой — окрыляла влюбленность Готто. Очень часто мне хотелось, чтобы наше путешествие никогда не кончалось, а иногда я мечтала о возвращении в храм звезды, где буду вспоминать эти прекрасные дни.

Телега катилась по высохшей дороге, весело звенел бубенчик на новой сбруе у Белки, Виса, засидевшаяся на привязи, без устали носилась по полям, покрытым маргаритками, охотясь на птиц, ящериц и мелких грызунов — единственных обитателей этих мест. Я переоделась в тонкую, бледно-голубую открытую рубашку, туго обернула бедра бирюзовой голуной, расшитой оранжевыми цветами, — ее мне подарила Лави. Рейдан купил мне на Базаре чудные летние сапожки из кожи птицы золли — оранжевые, к вышивке на голуне, и с тиснением по всему голенищу. Все это было ярко и красиво, и я больше не чувствовала себя неуклюже замотанной в бессмысленное тряпье. Правда, в первый же вечер Рейдан посмотрел на меня и расхохотался:

— Ха, ну и красавица! Да ты вся в веснушках!

Действительно, непривычные к солнцу лицо и грудь покрылись коричневыми пятнышками, а скоро и волосы вокруг лица выгорели, став золотисто-рыжими. Но все равно мое отражение улыбалось мне из каждой речки, над серебристыми водами которой я склонялась, чтобы набрать воды в котелок. А вскоре я заметила, что и Готто смотрит на меня с восхищением.

Как ни была я неопытна, я быстро поняла, что Готто в меня влюблен. Не только страстные взгляды, которые он открыто на меня бросал, были тому подтверждением: его высокомерие, которое меня так раздражало, таяло день ото дня, как снег под весенним солнцем. Все чаще красивое лицо юноши озарялось беспечной мальчишеской улыбкой. Все реже он пытался обидеть Рейдана, словно хотел теперь дружить со всем миром.