Лариса Черногорец - Колыбель колдуньи

— Едут! Едут! Деревенские мальчишки вопили во все горло. В деревню чинно вьезжала подвода. На ней сидело пятеро иноков и двое деревенских. Посреди подводы высился огромный сундук.

Словно по сигналу со всех дворов стали стекаться люди. Они бежали к усадьбе с криками «Чашу, чашу привезли!» — народ бежал со всех ног, несли на руках старых и больных. Матери тащили своих детей — все, от мала до велика, собирались во дворе усадьбы. Алька стояла, завернувшись в цветастую шаль, в самом центре двора, вскоре толпа окружила её, оставив лишь проход, по которому подвода подъехала к усадьбе. Средних лет монах сойдя с подводы, подошел к Альке

— Здоровья тебе и твоим близким. Я — отец Михаил. Отец Серафим, настоятель, благословил привезти тебе чашу, Алевтина Александровна. Мы не выносили её на свет божий больше полувека, но у тебя исключительная нужда. Поклон тебе и благодарность за щедрое пожертвование на монастырские нужды. Мы с братьями будем около чаши денно и нощно, поможем во всем, что будет нужно. Вели куда ставить.

— Вот прямо сюда. — Алька указала на центр двора, на котором высился небольшой помост. Прошло больше недели с тех пор, как она виделась с Григорием. Она умоляла его не искать с ней встречи после тех дней, что они провели вместе. Он обещал и сдержал своё обещание. Она выходила вечерами на террасу и слушала, как звенит его молот в кузне. Она радовалась — значит с ним все в порядке и те, кто не верил в его невиновность, не погубили его. Она томилась от желания увидеть его, но не могла рисковать. Ксана не отходила от неё ни на шаг, за исключением пары дней, когда она пропадала где-то, но где — Алька так и не смогла добиться. Подозрение Альки, что настоящим убийцей могла быть Машка, подтверждала Ксана — она выяснила, что из левшей в деревне Машка, да еще пара древних старух. Она уверила, что Григория удастся спасти от наговора с помощью старинной чаши. За два дня до этого она закрылась в своей каморке, и оттуда доносился запах дыма и каких- то снадобий. Сейчас она стояла рядом с Алькой и держала в руках флягу с зельем, которое перед внесением чаши плеснула на ступени помоста.

— Теперь убийца, коли взойдет сюда, сбежать не сможет, — шепнула она на ухо Альке.

Иноки степенно установили чашу на помост и стали наполнять её святой водой, привезенной в больших бутылях, которые они спускали с подводы. Когда та была полна, Алька перекрестилась и, поклонившись, попросила:

— Отец Михаил, пусть каждый поднимется и опустит руки в чашу, а вы спрашивайте.

Тот кивнул и взошел на помост:

— Слушайте люди! Каждый поднимется на помост и, поцеловав честной крест божий, опустит руки в чашу, и когда я спрошу: «ты ли виновен в смертоубийстве Настасьи Селивановой?» даст ответ «Да» или «Нет». Коли вода святая останется хладной — правду сказал, коли вскипит — солгал.

Толпа зароптала:

— Гришку надо бы!

— Пусть Гришка первый!

— Гришку лиходея сюда!

Алька тщетно, взойдя на помост, выглядывала в толпе Григория. Его не было нигде.

— Пошлите за ним, скажите — я зову.

Несколько мальчишек бросились врассыпную в разные концы деревни, кто в кузню, кто в их с Настасьей бывшую избу. Шли минуты ожидания.

Пока суд да дело, пусть соберутся все, кто сюда не пришел — даже дети. Испытание пройдут все.

— Барыня, матушка, детей то за что? А вдруг, какая ошибка и обварится дите!

— Всех от семнадцати и старше, кроме калеченых, что сами передвигаться не могут. Всех!

Ропот поутих, и крестьяне побрели по домам за детьми и теми, кто не явился.

Прошло больше часа, когда все были на месте. Григория не было, Алька нала тревожится. Народ ехидно посмеивался. Раздавались возгласы:

— Гришка убивец!

— Струсил, подлец, сбежал видно!

Возгласов становилось все больше и больше, они сливались, и из них постепенно вырастал общий гомон. Послышались крики:

— Пожечь лиходея!

— На первом суку вздернуть!

Толпа уже ревела. Алька тщетно пыталась их перекричать. Отец Михаил, несмотря на свой недюжинный бас, тоже не мог перекричать крестьянский сход. Алька почти плакала — она была в отчаянии. Где же ты, Гриша?

Внезапно все стихло. Воцарилась мертвая тишина. Толпа расступилась, к помосту шел Григорий. В белой холщовой рубахе- косоворотке, с черной гривой волос, развевающейся на ветру, он шел широкими шагами и остановился прямо у помоста перед Алькой:

— Ты звала меня, матушка, я пришел! — он встал перед ней на колени, глядя ей прямо в глаза, — вели что делать, — надо будет — голову под топор положу.

Алька стояла на помосте и смотрела вниз, на Григория, смотрела в его глаза, и сердце успокаивалось:

— Ты знаешь, что нужно делать, Гриша.

Он поднялся на помост и, поцеловав крест, опустил руки в воду. Толпа ахнула. Григорий поднял голову к небу и крикнул:

— Я не убивал Настасью!

Вода осталась холодной. Народ молчал. Словно внезапно осознав свою несправедливость, люди залепетали:

— Гришка не виноват.

— Прости нас, Гришка!

— Оговорили мужика!

— Кто ж убийца-то?

— Всех проверять! Всех по очереди!

Ни у кого даже сомнения не возникло, что чаша может не сработать. Слепа и сильна была вера народная в чудеса божьи.

— Прости нас, Гришка!

Григорий повернулся к Альке и показал ей свои мокрые руки:

— Я не виновен, матушка!

— Я знаю, Гриша. — Алька улыбалась, по щеке её текла слеза. Смахнув её, она прошептала:

— Я знаю, Гриша, не уходи, останься до конца.

Он едва заметно кивнул и, спустившись с помоста, встал поодаль.

Потянулась длинная вереница народа. Мужики и бабы, крестясь, опускали руки в воду и клялись в своей невиновности. Машка подошла последней. Бледное веснушчатое лицо не выражало страха. Поджатая ссохшаяся правая рука была перевязана тряпицей. Она поцеловала крест, перекрестившись, сняла тряпицу и, неловко изогнувшись опустила руки в воду.

— Ты ли виновна в смертоубийстве Настасьи Селивановой?

Настасья помолчала и выпалила:

— Нет!

Алька закрыла глаза, приготовившись услышать дикий визг ошпаренной женщины. Но вокруг была тишина. Алька выругала себя: как она, женщина с высшим образованием, могла поверить в эту чушь!

Лакей пожал плечами:

— Остались ребятишки, матушка.

Алька обернулась к Ксане:

— Дальше нет смысла продолжать. Чаша не работает. Ты ошиблась.

Ксана усмехнулась:

— Чаша всегда работает. Убийца здесь. Вели всем пройти испытание до конца.

Алька кивнула:

— Пусть дети тоже пройдут.

По очереди подростки старше семнадцати лет стали всходить на помост. Алька недоверчиво хмурилась, как вдруг в толпе подростков она увидела паренька с такой же ссохшейся рукой как у Машки. Он даже похож был на Машку! Кроме того, парень явно нервничал, в то время как остальные подростки явно веселились, и, когда подходила его очередь, пропускал вперед себя другого. Алька вспомнила слова Григория: «У нее ж рука сухая. И у отца её такая была и у бабки — по деревне все знают — порча на ней какая-то, на всей семье, на сорок колен вперед — от отца к дочери, от матери к сыну». Внезапная догадка осенила её. Сын мог отомстить за мать! Паренек остался последним — больше никого не было. Озираясь, он взошел на помост. Такое же веснушчатое лицо, как и у матери, было бледным. Он перекрестился и поцеловал крест, опустил руки в воду, так же неловко изогнувшись, как и его мать. Народ тоже стал замечать неладное. Заскучавшие было крестьяне, утихли и смотрели на мальчишку. На вопрос батюшки он молчал. Потом с отчаянием глянул в толпу и крикнул: