Лариса Черногорец - Колыбель колдуньи

— Ты ведь ворожея. Если ты любишь меня именно так, и хотя бы наполовину так, как люблю тебя я то…

— У меня под сердцем дочка.

Я лишился дара речи. На пару мгновений голова словно треснула от бури мыслей, пронесшихся в ней. Я только смог выдавить:

— Я остаюсь, слышишь, я остаюсь с тобой.

— Ты должен вернуться, чтобы у нас было будущее.

Будущее было так призрачно и непонятно — явью была только она — желанная, любимая, единственная, та, в чьих объятиях я встречал очередной рассвет …осенний рассвет в виртуальном прошлом.

Мы с Анисимом второй час пробирались по хляби к указанному Ксаной месту. Противный моросящий дождь, промокающая обувь, брюзжащий Анисим, тяжеленная лопата — экзотика еще та. Особенно учитывая, что в нашем времени попадать под дождь категорически не рекомендуется — чревато химическими ожогами, а живя под стеклянным колпаком, это просто исключено. Грязь в последний раз летом делала Алька на даче — поливая грядку из леечки. Жупан Анисима, все-таки натянутый на меня в целях сбережения моего здоровья, безнадежно промокал. То ли дело вчера — какое развлечение, — сидеть с Ксаной, наблюдая, как капает воск со свечи в чашку с заговоренной водой, как появляется из этих капель круглая восковая «тарелочка» с загадочными рисунками, как внимательные глаза моей ворожеи озаряются светом, и она с улыбкой бросается мне на шею:

— Нашла! Я нашла — вот он, первый клад. Камень в нем.

— Откуда ты знаешь? Как у тебя это все получается?

— Я же колдунья, ты забыл? Клады я искать не умею, но камни из колыбели мне покажутся, как только я того захочу, — она светло улыбалась, я покрывал поцелуями её лицо, шею:

— Ну его к черту, этот клад, наколдуй лучше, чтобы я просто остался.

— Не тешь себя понапрасну несбыточными надеждами, лучше послушай: Все три камня были найдены одним человеком. Найдены случайно — разделены и в разных местах спрятаны. Так вот — первый камень в сундуке с кладом. Клад этот много веков назад Ратиша — лихой человек закопал в лесах наших. Про клад тот все знают, да вот только что камень в нем — про то я раньше не ведала. Да и причин к тому не было. Клад не простой — заклятый, добыть его у нас многие пытались, да никому не удавалось.

— Почему ты думаешь, что мне удастся?

— Потому, что выхода другого у нас нет.

— Это плохой аргумент.

— а еще потому, что я знаю, где он, и как его добыть. Запоминай: пойдешь с Анисимом в лес, до заимки. Анисим пусть там останется — тебя ждать. Пойдешь в чащу, когда стемнеет. Пойдешь один. По дороге встретишь мужика с черной собакой. Окликни его и попроси продать собаку. Когда мужик согласится — собаку отпусти и беги за ней, что есть мочи — не вздумай упустить, иначе все пропало.

— Что пропало.

— Погоди, барин мой любезный, не перебивай. Объяснять долго, да и не нужно. Собака добежит до места и остановится. Как только она остановится — тут же кидай в нее камень или палку — что подвернется и кричи: «Рассыпься!» Там увидишь все своими глазами — копай в том месте, откуда знак увидишь.

— Господи, Ксана, как все запутано, какой мужик, какая собака?

Она спрыгнула с моих колен:

— Иди спать, утро вечера мудренее.

— Погоди! Как спать? Один? А ты?

— А мне сегодня нужно уйти…

Я не успел возмутиться — она просто испарилась, едва прикрыв за собой дверь. Я рванулся за ней:

— Ксана!

Удерживать было уже некого. Ксана исчезла. Как я ненавидел, когда она исчезала просто так, не объяснив причин, не сказав, куда и почему! Как я могу помочь ей, защитить её, если не знаю где она. Как она может рисковать, нося под сердцем мое дитя! А если она снова направилась в лес — там столько опасностей. Я промучился полночи, пока меня не сморил сон, а утром Анисим повел меня к заимке. В лесу было хмуро и холодно.

— Вот, пришли, Данила Лексеич, — полуразвалившиеся домишки неласково встретили нас зияющей пустотой окошек.

— Видно давненько здесь никого не было.

— Верно, барин. Вот как раз я все и поправлю — я, вот, и пузырь бычий прихватил, окна затянуть, и инструментишко какой-никакой. Все поправим, барин.

— Помнишь, что Ксана говорила, — огня не разводи и табаку не кури.

— Все исполню, Данила Лексеич, не сумлевайтесь.

— Пойду я, Анисим, темнеет.

— С богом, барин.

Взвалив на плечо лопату, и заткнув за пояс холщовый мешок, я направился вглубь чащи по узкой мокрой от дождя тропке. Было жутковато в темнеющем лесу. Я все-таки смутно надеялся, что мне удастся отыскать здесь Ксану. Если так выйдет, я клялся сам себе, что не отпущу больше ни на миг.

Совсем стемнело. Небо расчистилось от облаков, холодный ветер стих и в промозглом воздухе вокруг воцарилась звенящая тишина. Луна ярко освещала тропинку. Вдалеке я заметил какое-то движение. Я направился прямиком туда. Минута, другая — я не поверил своим глазам. Права была моя провидица — навстречу мне шел низенький мужичонка, с окладистой седой бородой, в смешной, заплатанной крестьянской шапке с огромной черной собакой. Я с детства любил этих дружелюбных животных, но это была особенная собака. Огромная, лохматая, с зелеными, светящимися в свете луны зрачками, она напоминала скорее теленка своими размерами. Мне сразу вспомнилась собака Баскервилей. Будучи неробкого десятка, я справился с неприятным холодком, пробежавшим по спине

— Эй. Мужик! Продай собаку.

Уже прошедший было мимо меня мужичок, развернулся и протянул мне веревку, к которой была привязана собака. Я взял веревку и положил на протянутую ладонь ему пятак. Мужичок, молча, пошел дальше по тропинке. Я замешкался на минуту, распутывая веревку, а когда поднял глаза, мужичка на тропе уже не было.

— Эй!

Ответом мне была тишина.

— Эй! Где ты.

Собака заскулила и потянула меня в лес. Веревка выскользнула из влажной ладони, и собака рванула в чащу напролом. Я кинулся за ней.

— Не упусти собаку…не упусти собаку — я сам себя уговаривал бежать быстрей, не обращая внимания на колючие ветки, царапавшие мне лицо и руки, на коряги, торчащие из земли, рвавшие мои штаны, на слякоть и мокрые еловые иголки, наверное, еще прошлогодние, которые забивались мне в ботинки вместе с грязью. Собака, казалось, и вовсе не замечала ничего этого, мчась напропалую и будто не встречая препятствий на своем пути. Я почти потерял её, несся как мог, только и замечая, как колышутся метрах в двадцати от меня отблескивая в свете луны мокрой хвоей, еловые лапы, задетые мощным животным. И вдруг я вылетел на совершенно голую полянку. Маленькую, не больше пяти метров в диаметре и совершенно голую — ни ветки, ни камня, вокруг стеной стоит лес, сверху луна, как огромный фонарь. Собака, сияя горящими зелеными плошками глаз, сидела посередине поляны. Я вспомнил слова Ксаны: «Как только она остановится — тут же кидай в нее камень или палку — что подвернется и кричи: „Рассыпься!“ Там увидишь все своими глазами — копай в том месте, откуда знак увидишь.»