Ольга Матвеева - Иван-Дурак

— Правда? Ты думаешь, меня кто-то сможет полюбить? — спросила Ирина со слезами в голосе. В это мгновение она не была ни преуспевающей женщиной, ни тем более Эринеей, она была снова неуверенной в себе девчонкой, чья красота и сила надежно запрятаны под очками и уродливой одеждой. На Ирине было безумно дорогое элегантное платье и бриллианты, но Иван видел мешковатые джинсы и застиранную клетчатую рубашку. Все та же глупая девчонка. Иван думал, что сейчас она начнет орать, осыпать его новыми обвинениями и проклятиями, а она… Непредсказуема, как всегда. — Вокруг меня десятки мужчин, но никто из них не считает меня женщиной, я для них мужик в юбке, понимаешь?

— Насколько я помню, у тебя была потрясающая способность преображаться. Может, самое время совершить очередную метаморфозу? Превратиться в женщину, прекрасную, тонкую, кокетливую, немного коварную, соблазнительную. Ты ведь красавица. Настоящая красавица.

— Правда?

— Правда. Честное пионерское. Тебе нравится кто-нибудь?

— Да, — вздохнула Ирина. — Архитектором у нас работает. На тебя чем-то похож. Талантливый очень. Умница. Только он намного младше меня.

— На сколько?

— На десять лет. — Ирина опять вздохнула.

— Да ладно, возраст не имеет значения. К тому же десять лет — это сущие пустяки. В общем, мой вердикт: я не думаю, что разница в возрасте в десять лет является преградой для твоего счастья. А ты-то ему нравишься?

— Мне кажется, да. — Ответила Ирина и зарделась. — Иван, но ты же понимаешь, что когда ты богат, никогда не знаешь, что в тебе нравится: ты сам или твои деньги? А я его начальник, к тому же. Самый главный босс. — Снова вздохнула.

— Да, есть такая проблема, — согласился Иван. — Но, Риша, если ты не попробуешь, ты ведь никогда этого и не узнаешь, что ему в тебе нравится — ты сама или твои капиталы. Не бойся. Ничего не бойся! Рискни! По-моему, у стен твоего замка уже должен появиться прекрасный принц и разбудить спящую красавицу.

— Да он уже явился. Ванька, спасибо! Мне нужно было надавать пощечин, чтобы я, наконец, очнулась от кошмара, в который превратила свою жизнь. Ты прав, прав… Нельзя жить местью. Да, я сама испортила себе жизнь. Я думала, что когда мы встретимся, я раздавлю тебя без сожалений. Ведь столько лет я считала тебя источником своих несчастий. А ты… Ты открыл мне глаза: я тоже порядочная сволочь. Не такая уж и жертва. Удобно было прикрываться этой маской, чтобы прятаться от жизни, чтобы оберегать себя от новых разочарований. Ванька, ты просил у меня прощения… я тебя прощаю. Прости и ты меня, если сможешь.

— Финальная сцена индийской мелодрамы! — рассмеялся Иван. — Все обнимаются, целуются и льют мутные, пьяные слезы очищения. Катарсис. Конечно, я тебя прощаю. Иди, обниму тебя, маленькая дурочка. Снова друзья?

— Снова друзья.

Когда Иван в такси возвращался домой, он молил Бога, в которого, в общем-то, не верил, даровать ему ночью несколько часов покоя и отдохновения, сна без сновидений, а главное — без Петра Вениаминовича. Иначе он просто не выдержит.

Петр Вениаминович появился через два дня. Иван проснулся от едкого запаха сигары и характерного покашливания.

«Как люди могут курить? Это же так отвратительно». — Подумал он и открыл глаза.

— Ах, Петр Вениаминович! Ну, конечно же, чье еще присутствие могут сопровождать такие дивные ароматы! Здрасьте-здрасьте! Давненько не виделись! И вы знаете, почему-то я не соскучился! Чем обязан? — уже вслух. Петр Вениаминович на сей раз был наряжен особенно экстравагантно. Пожалуй, Иван даже от этого причудливого персонажа не мог такого ожидать, хотя, впрочем, именно это одеяние лучше всего и отражало его сущность. На нем был настоящий клоунский костюм — фиолетово-оранжевый. Удивительно гармонировал с одеянием рыжий парик, и вопиюще диссонировала бабочка в крупную черно-белую полоску.

— Иван Сергеевич, вам не кажется, что вы как-то немотивированно агрессивны? Я бы даже осмелился заметить, что вы невежливы! Я удивлен! Нет, я удручен!

— Петр Вениаминович, с большой степенью вероятности могу утверждать, что если бы вы оставили меня в покое, я бы стал гораздо более дружелюбным и даже, возможно, был бы куда более приветливым, когда бы меня будили среди ночи! Хотя, разумеется, предпочел бы, чтобы этого не случалось.

— Иван Сергеевич, вынужден вас огорчить, но вам придется терпеть мое присутствие до тех пор, пока вы не исполните свою миссию. А пока, увы… Кстати, я в отличие от вас, искренне рад вас видеть. Я даже в некотором роде жаждал встречи с вами, дабы выразить свое восхищение вашей выдержкой, самообладанием и… умением манипулировать людьми. Довольно распространенное явление, надо признать, и малоприятное, если уж честно, особенно для тех, кем манипулируют. Но! Некоторым удается возвести манипуляции в ранг подлинного искусства. И ты, мальчик мой, из их числа! Ты виртуоз! Как ты разделал эту Ирину! Хотела над тобой поглумиться. Ха-ха! Кишка тонка! Не на того напала! Как ловко ты сначала снял с себя всяческую ответственность и вину, потом торжественно водрузил этот груз на несчастную женщину, а затем при помощи одной фразы и пары теплых взглядов вернул ее расположение и подарил ей надежду на счастливое будущее! Браво, мальчик мой! Бис! Я получил истинное наслаждение от этой сцены. Теперь я почитатель вашего актерского таланта.

— Петр Вениаминович, вы хоть понимаете, что я пережил? Как тошно мне было? Нет, ну вы подумайте, ты уверен, что ты помогаешь избавиться одной девушке от отца-тирана и становишься отцом ее ребенку, которого она зачала бог знает от кого, при этом думаешь, что ты обеспечиваешь жилплощадью себя и девушку, которую любишь… То есть, тебе кажется, что ты делаешь благородное дело, совершаешь сделку, чтобы все были довольны, а что в итоге? Все несчастны! Все! А собственный ребенок вообще так и не родился! И повинен в этом вроде как ты, собственной персоной. Какие манипуляции? Да мне жить в тот момент не хотелось! Да и сейчас… не испытываю сильного желания продолжить свое порочное существование.

— Иван Сергеевич, оцените мою деликатность! — Петр Вениаминович выпятил грудь, будто преисполняясь чувством гордости за выдающиеся качества своей натуры. — Я, догадываясь о вашем смутном душевном состоянии, не беспокоил вас две ночи, дабы дать вам возможность прийти в себя, восстановить душевное равновесие, так сказать, хотя по инструкции должен был явиться к вам тотчас же после выполнения моим подопечным очередного этапа миссии. Я, однако, на свой страх и риск счел возможным нарушить это предписание. Ибо! Ибо вы глубоко мне симпатичны.

— Петр Вениаминович, сейчас не самый подходящий случай издеваться надо мной. Я и без вас растерзан. Или вы хотите меня добить?