Ольга Матвеева - Иван-Дурак

Иван усмехнулся:

— И вы ей позвонили?

— И я ей позвонил и пригласил на ужин. Знаете, робко, как юноша. Смущался очень. Не знал, можно ли вообще таких девушек в рестораны-то звать.

— А она застеснялась, стала сначала отказываться, говорить, что ей неудобно; вы придумали какой-нибудь благовидный и очень невинный предлог, она вроде бы согласилась, но тут же снова начала отказываться, потому что у нее нет подходящей одежды для выхода в свет, а вы, наверняка, предложили ей что-нибудь купить соответствующее случаю.

— Примерно так и было. А вы откуда это знаете?

— У нас тоже было как-то так же. Кстати, когда вы имели честь познакомиться с нашей чистой, светлой Верочкой, она жила со мной уже больше двух лет, и, поверьте мне, приличные наряды у нее были — целый шкаф барахла. Я столько денег на них потратил, страшно вспомнить. Я, честно говоря, думал, что она уже выкинула все это старье, в котором я ее подобрал. А она, оказывается, решила еще поэксплуатировать этот образ благородной, бескорыстной нищенки. А что, разумно! Стоит такая прекрасная замарашка со взором, горящим неземной любовью к искусству, повествует о запредельных высотах человеческого духа… Как тут устоять залетному доброму, щедрому, глупому принцу? Конечно, он кинется спасать несчастную Золушку из лап зловещей нищеты!

— Нда, — протянул Петр Павлович задумчиво, — примерно такие чувства я и испытывал, глядя на Верочку.

— Нет, ну какова! — Иван ударил кулаком по столу. Рюмки жалобно звякнули. — А дальше она, наверняка, начала исчезать, отказывать во встречах, потом призналась, что у нее больная мама, которая к тому же еще и по складу характера самый настоящий тиран. Вы начали давать ей деньги на лечение мамы, на хорошие продукты, то есть, грубо говоря, начали покупать свидания с Верочкой. Когда Верочка пропадала надолго, вы начинали сильно по ней тосковать, а когда она, наконец, появлялась, вы на радостях осыпали ее дорогими подарками.

— Да, — согласился Петр Павлович. — Мне очень нравилось, как Верочка выглядит в бриллиантах и платьях от Шанель и Диор. Я ей из всех поездок привозил наряды — у нас-то ведь здесь и не купишь ничего такого.

— Это что же получается, что когда она уходила из дома, якобы ухаживать за мамочкой, за ведьмой этой старой, она встречалась с вами? А когда вам говорила, что ухаживает за мамочкой, жила со мной. Отлично! Какая чудесная девушка! Много она из вас денег-то вытянула?

— Ну, это смотря с чем сравнивать, — протянул Петр Павлович, — но немало. Пожалуй, жена мне обходится несколько дешевле. Вы считаете, что Верочка встречалась со мной ради денег? Но ведь она никогда у меня ничего не просила. Я все ей давал сам. Она говорила, что любит меня! Она меня добрым бурым мишкой называла!

— Мне она тоже говорила, что любит. И денег у меня она тоже не просила первое время. Только вот она делала все, чтобы мне захотелось их дать. Это сначала хотелось, а потом я уже вынужден был давать, чтобы от мамаши откупиться и Верочку к себе на подольше заполучить. Да и Верочка стесняться перестала: если нужны были деньги, она спрашивала. Я думаю, что Верочка и ее маман — лицемерные манипуляторши. Предполагаю, что со мной она действительно была по любви какое-то время и деньги выманивала чисто интуитивно, видимо, талант у нее такой. Она, когда со мной встретилась, очевидно, о нем еще не догадывалась, а потом, когда поняла, решила его использовать. Одной дойной коровы ей, видимо, показалось мало, вот она еще и вас начала доить. А может ведь статься и так, что она не только нас с вами разводит, может, у нее и еще какой-нибудь донор есть! Еще один лопух вроде нас с вами.

— Иван Сергеевич, да вас послушать, так это не женщина, а монстр какой-то! Мне кажется, вы несколько сгущаете краски.

— Да, вероятно. Я, знаете ли, только что узнал, что любимая женщина мне изменяет и к тому же, по иронии судьбы, я в данный момент пью с ее любовником, а это, как вы догадываетесь, не самое простое испытание.

Петр Павлович расхохотался.

— Прекрасно вас понимаю! Я, как ни странно, сам в точно таком же положении. И все же… Я не хочу верить, что Верочка была со мной только ради денег.

— Что ж, в это, действительно, трудно поверить, в это тяжело поверить, в это невозможно поверить! Я сам отказываюсь верить, что меня использовали исключительно в качестве бумажника! Это же какой удар по самолюбию! Но факты, Петр Павлович, факты! Скажите мне, зачем ей надевать свои обноски, если шкафы ломятся от хорошей, дорогой одежды? Просто она поняла, что экскурсоводша в платье от Диора ни у кого не вызовет сочувствия. Может вызвать любопытство, да. Но кто, скажите, поверит, что роскошная дама в дизайнерском платье и дорогущих туфлях в чем-то нуждается. Кто захочет давать ей деньги? Кто захочет спасать? Никто! И потом, почему она не сказала вам, что у нее есть парень. Могла бы сказать… Что там обычно говорят в таких случаях? Мы перестали понимать друг друга, он совсем не уделяет мне внимания, он мне изменяет, мы стали чужими друг другу. А что она? Живем вдвоем с мамой в маленькой квартирке, в нищете, на одну мою зарплату, потому, что мама постоянно болеет. Так ведь? — Петр Павлович кивнул. — Вот видите! Возможно, это все придумала Верочкина мамаша, крайне неприятная дама, очень хитрая, но Верочка ведь не отказалась! Предала меня, лгала вам!

— Возможно, вы и правы, — согласился Петр Павлович. — Но ведь так не хочется расставаться со своими иллюзиями.

— Я пойду, наверное, хочется побыть одному.

— Насколько я понимаю, вы не станете продолжать отношений с этой женщиной?

— Нет.

— Я, пожалуй, тоже воздержусь. Вот старый дурак, понадеялся, что бывают бескорыстные женщины. Вот старый дурак! Позвольте один вопрос: вы будете забирать у нее свои подарки?

— Зачем?

— Не знаю, чтобы наказать, например, лишить того, ради чего она, собственно, и играла в эти игры…

— Я не Господь Бог, чтобы кого-то наказывать. Да и не в моих это правилах — отбирать то, что подарил.

— Пожалуй, вы правы. И небольшая просьба: надеюсь, все, что сегодня произошло, останется между нами?

— Да, разумеется. Рога не красят мужчин. Всего доброго!

Иван вышел в ночь.

Верочка звонила ему по нескольку раз в день и умоляла о встрече. Иван отказывал. Согласился лишь через неделю. Последнее свидание происходило в квартире Ивана. У порога он передал Верочке несколько пакетов с ее вещами и тут же попросил ее уйти.

— Ваня! Выслушай меня! Пожалуйста! — вскричала Верочка.

— Хорошо, говори, черт с тобой, — сдался Иван.

И она начала говорить. Она просила ее простить, утверждала, что любит Ивана как в первый день, что не любила никого, кроме него, и вряд ли когда-нибудь еще полюбит. А что касается Петра Павловича, так это мама ее заставила. Она не хотела, она сопротивлялась, а мама — она кричала, что им нужны деньги, много денег, потому что она устала от нищеты, потому что хочет, наконец, пожить по-человечески. А Иван, он много ли дает, да копейки. Хорохорится, а он ведь не так уж и богат. Не может же он квартиру им купить? Нет. Она угрожала самоубийством, если Верочка ослушается, падала в обмороки, с ней случались сердечные приступы, температура подскакивала под сорок. Что Верочке оставалось делать? Вот она и надела свой старенький костюмчик, как ее мама научила, и стала ждать очередного рыцаря. И дождалась Петра Павловича. Если бы Иван только знал, как тошно ей было ему врать, как она сама себе была противна, как она себя ненавидела! Сколько раз она хотела прекратить это безобразие, но мама радовалась, как дитя, когда Верочка деньги приносила или украшения. У мамы ведь и любовник был, молодой — в санатории подцепила. Так что маме одеваться красиво нужно было, за собой следить и подарки дарить дорогие. Андрюшечка, он ведь капризный такой: чуть что не так — и все, Андрюшечки и след простыл. А у мамы ведь личной жизни-то из-за Верочки не было — не хотела она травмировать нежную психику ребенка. Вот только сейчас, на старости лет и дождалась. Ну как Верочка могла огорчить маму, ведь та всю себя ей отдала. Так что Верочка просит Ивана понять ее и простить. Он ведь такой добрый, такой благородный! Настоящий рыцарь! Хотя Верочка, безусловно, понимает, что простить ее сложно. Вздох раскаянья. Слезы очищения.