Кассандра Клэр - Город небесного огня

— Мы на месте.

Брат Енох остановился перед ничем не примечательной белой дверью. Он поднял широкую руку и постучал. Был звук изнутри, похожий на скрип отодвигающегося стула, а затем мужской голос:

— Войдите.

Брат Енох распахнул дверь и впустил Джейса внутрь. Окна были на западную сторону, и из-за этого там было очень светло, свет солнца, закатывающегося за горизонт.

У окна стояла фигура: стройный силуэт, но не в одеждах Братьев. Джейс повернулся и посмотрел на брата Еноха удивленно, но тот уже ушел, закрыв за собой дверь.

— Где Брат Захария? — спросил Джейс.

— Я здесь. — Тихий и мягкий голос, немного грубый, как на пианино, которое не использовалось в течение многих лет. Фигура отвернулась от окна. Джейс обнаружил, что смотрит на парня только на несколько лет старше, чем он сам. Темные волосы, резкое, нежное лицо, глаза, которые, казались молодыми и старыми в то же время. Руны Братьев виднелись на его высоких скулах, и когда тот повернулся, Джейс увидел бледный край выцветшей руны сбоку его горла.

Парабатай. Такой же, как и он. И Джейс знал, что обозначает эта выцветшая руна — парабатай, потерявший свою вторую половину. Он ощутил возрастающую к Брату Захарию симпатию, представив себя на его месте: одного, без Алека, носящего эту блеклую руну, напоминающую о ком-то, с кем он был связан, с кем-то, кто знал все самые светлые и самые темные уголки его души.

— Джейс Эрондейл., - произнес юноша. — И снова Эрондейл — предвестник моего освобождения. Мне следовало это предвидеть.

— Я не… это не.. — Джейс был слишком ошеломлен, чтобы думать, как поумнее ответить. — Это не возможно. Как только вы становитесь Безмолвным Братом, вы не можете изменить свой выбор. Вы… Я не понимаю.

— Парень — Захария, предполагал Джейс, хотя и не Брат больше — улыбнулся.

Это была душераздирающая уязвимая улыбка, молодая и нежная.

— Я не уверен, что сам полностью понимаю, — сказал он. — Но я никогда не был обычным Безмолвным Братом. Я был вынужден так жить, потому что на мне была темная магия. У меня не было другого выхода, чтобы спасти себя.

Он посмотрел на свои руки, неповрежденные руки мальчика, неспокойная жизнь Сумеречных охотников не оставляла их руки нетронутыми. Братья могли бороться как воины, но редко это делали.

— Я оставил все, что знал и все, что любил. Не оставлял полностью, возможно, но возвел стены из стекла между мной и жизнью, что я имел прежде. Я видел все, но я не мог коснуться, не мог быть его частью. Я стал забывать, как это, быть обычным человеком.

— Мы не обычные люди.

Захария посмотрел на него.

— О, это, что мы говорим себе, — сказал он. — Но я исследовал Сумеречных охотников за последнее столетие, и позвольте мне сказать вам, что в нас больше человеческого, чем в большинстве людей. Когда наши сердца разбиваются, они разлетаются на мелкие осколки, которые не легко снова собрать вместе. Я завидую, иногда, устойчивости примитивных.

— Более ста лет? Вы, мне кажется, довольно… устойчивы.

— Я думал, что останусь Безмолвным Братом навсегда. Мы… они не умирают, вы ведь знаете; они исчезают через сотни лет. Перестают говорить, прекращают двигаться. В конце концов их хоронят заживо. Я думал, что это моя судьба.

Но когда я прикоснулся к тебе моей руной, когда ты был ранен, я впитал небесный огонь. Она сгорела, тьма в моей крови. Я снова стал тем, кем я был до того, как я принял обеты. Даже до того, как. Я стал тем, кем я всегда хотел быть.

Голос Джейса звучал хрипло.

— Было больно?

Захария выглядел озадаченным.

— Прости?

— Когда Клэри пронзила меня Глориусом, это была…агония. Я чувствовал, будто мои кости сгорают дотла внутри меня. Я продолжал думать об этом, когда очнулся — о той боли, и было ли больно вам, когда вы до меня дотронулись.

Захария посмотрел на него с удивлением.

— Вы думали, обо мне? О том было ли мне больно?

— Конечно. — Джейсу видны были их отражения в окне позади Захарии. Захария был такого же роста, как он, но более худым, и при его темных волосах и бледной коже он походил на Джейса в негативе.

— Эрондейлы. — голос Захарии был еле слышен: смех, смешанный с болью. — Я почти забыл. Ни одна другая семья не совершает столько всего во имя любви, или не чувствует так много вины за сделанное. Не взваливай на себя вес всего мира, Джейс. Даже для Эрондейлов он слишком тяжел.

— Я не святой, — ответил Джейс. — Может, я и должен взвалить все на себя.

Захария покачал головой.

— Ты знаешь фразу из Библии: «Мене, мене, текел, упарсин»?

— «Бог исчислил царство твое, оно взвешено на весах и разделено». Да, знаю. Послание на стене.

Египтяне верили, что в вратах мертвых ваше сердце было взвешено в весах, и если оно весило больше, чем перо, Ваш путь вел в ад. Небесный Огонь принимает нашу меру, Джейс Эрондейл, как весы египтян.

Если в нас будет больше злого, чем хорошего, то это уничтожит нас. Я просто жил, и ты тоже. Различие между нами в том, что я только очистился огнем, когда оно вошло в твое сердце. Ты должен нести его, большое бремя и великий подарок.

— Но все, что я пытался сделать — это избавиться от него…

— Ты не можешь избавить себя от этого. — голос Брата Захарии стал очень серьезным.

— Это не проклятие, от которого можно избавиться; это — оружие, порученное тебе. Ты — лезвие Небес. Докажи, что ты достоин этого.

— Вы говорите, как Алек, — сказал Джейс. — Он всегда твердит об ответственности и достоинстве.

— Алек. Твой парабатай. Сын Лайтвудов?

— Вы… — Джейс указал в сторону шеи Захарии. — У Вас был парабатай тоже. Но Ваша руна исчезла.

Захария посмотрел вниз.

Он давно умер, — сказал он. — Я… Когда он умер, я…, Он расстроенно покачал головой. — В течение многих лет я говорил только с моим разумом, хотя Вы слышите мои мысли как слова, — сказал он.

— Процесс формирования слов, как делают это все, сейчас очень сложен для меня, — он поднял голову, чтобы посмотреть на Джейса. — Цени своего парабатая, — сказал он. — Это очень драгоценная связь. Любовь в принципе драгоценна. Именно поэтому мы делаем то, что мы делаем. Почему мы боремся с демонами? Почему они не могут быть хранителями этого мира?

Что делает нас лучше? Все потому, что они не строят, а разрушают. Они не любят, а только ненавидят. Мы люди, склонные ошибаться, мы Сумеречные охотники. Но если бы у нас не было способности любить, мы не могли бы охранять людей. Мы должны любить их, чтобы защищать. Мой парабатай, он любил так, как немногие умеют любить, со всеми недостатками и всем. Я вижу, ты такой же, это горит в тебе ярче, этого в тебе больше, чем Небесного огня.

Брат Захария смотрел на Джейса с такой лютой сосредоточенностью, что казалось, отделит этим плоть от его костей.