Мишелль Сагара - Молчание

– Брэндан!

Все происходило медленно, и все случилось разом; это было, как если бы Эмма была двумя людьми сразу или двумя половинами одного человека. Одна часть, сидела рядом с ее мамой, держала ту за руку, слышала внезапное изменение маминого дыхания: остроту, непривычный страх и надежду.

Другая часть держала за руку отца, повернувшись в сторону матери с осознанием того, что мама могла бы увидеть его. Могла бы увидеть Брендана Холла. Она могла бы увидеть цветной оттенок лица её матери, потому что страх всегда так делал с ней.

Она видела, что Эллисон стояла, видела как ее рот произносил слова, “Мистер Холл?” хотя не прозвучало ни звука. И она видела Майкла.

Пристальный взгляд Майкла на лицо ее отца был нечитаемым, у него всегда был такой взгляд, когда он обрабатывал неожиданную информацию и не знал, как к ней относиться.

Он жил в рациональной вселенной. Он должен был. Все иррациональные, непредсказуемые вещи не имели смысла для него, и, что еще хуже, они были угрожающими, потому что не имели смысла. Вещи, которые могли быть объяснены с исчерпывающей полнотой, он требовал – а он мог потребовать довольно не много – вещи, которых он боялся.

Но такое… мертвый отец Эммы… Как она могла объяснить нечто подобное Майклу? Когда она не понимала этого сама?

Она сказала, чувствовала, что сама сказала:

– Майкл, он – все еще мой отец. Он – тот же самый человек, которым был. Он не опасен.

Но Майкл, казалось, не слышал ее. Он, вероятно, потратил много лет, чтобы научиться смотреть на людей, когда они говорили. Она вспомнила и то, глупо вспоминать это сейчас, что все время говорила ему, что он должен был смотреть на людей, когда они говорили, чтобы они знали, что он слушал. И она вспомнила, как он смотрел на нее, выражение его лица серьезное, и что он сказал.

– Эмма, я не слышу глазами.

– Ну, нет. Никто не слышит.

– Тогда зачем я должен смотреть на людей, что бы они знали, что я слушаю?

У нее не всегда хватало терпения и ей потребовалось три дня, чтобы придумать лучшее выражение.

– Чтобы они знали, что ты обращаешь внимание. – Она так гордилась собой за это, потому что это сработало.

– Брэндан? – прошептала ее мать.

Ее отец – выражение его лица Эмма никогда не забыла бы, сказал:

– Мэрси. – Только это.

Она хотела отпустить руки своей матери. Но не смогла.

Вместо этого, наблюдая за Майклом, она отпустила своего отца.

Комната разрушилась; свет погас. Эмма почувствовала внезапный, резкий рывок, как будто она плавала, и сила тяжести, наконец, соизволила заметить ее. Она упала, крича в тишине, к земле – но земля, в этом случае, очень походила на дешевый винил, и не причинила боли, когда она врезалась в нее. Сильно.

Она открыла глаза, мигая от чрезвычайно резких люминесцентных ламп приемной. Отсутствие ног вызвало панику на мгновенье, прежде чем она поняла, что они были поджаты под нее. Она повернулась и увидела профиль своей матери, ее немного отвисшую челюсть, ее широкие глаза с темными кругами от недосыпания.

– Мама, – прохрипела она. – Мои руки. Пальцы покалывало будто иголками-булавками, и они казались серыми. Или синими.

Ее мать покачала головой; голос Эммы вернул ее в реальность.

– О, Эм, мне очень жаль, – сказала она. Было совершенно ясно, она должна была поработать, чтобы освободить свои руки, или освободить руки дочери. Их руки тряслись, но Эмма сложила свои на коленях, мать подняла свои руки к лицу, и очень медленно уронила голову в них.

– Мам...

Мэрси Холл покачала головой.

– Мне очень жаль, Эм... У меня... У меня был очень долгий день.

Эмма отвела взгляд от матери.

– Майкл? – медленно и отчетливо произнесла она. Майкл, казалось, не слышал ее. Он смотрел прямо вперед. – Эллисон?

Эллисон, с другой стороны, повернулась, чтобы встретить пристальный взгляд Эммы.

Эмма жестом указала на Майкла, и через секунду, Эллисон глубоко вздохнула и кивнула. Она повернулась и пошла к Майклу, называя его по имени. Майкл все еще смотрел. Когда Эллисон стала перед ним, он не прекратил; Эмма могла только предположить, что он видел.

Эллисон опустилась на колени перед Майклом и взяла его руки в свои.

– Майкл, – повторила она более мягко.

Он моргнул, и его пристальный взгляд медленно перемещался на месте, пока он не смог видеть Эллисон. Он был тверд. Но он был тих.

Эмме хотелось, чтобы он не напоминал тихого кролика, пойманного в свете фар. Он мигнул.

Эмма медленно вытащила ноги из-под себя. Они тоже покалывали, и она морщилась, когда опускала их на пол. Но она попыталась стоять, и когда она это сделала, Эрик шевельнулся. Она почти забыла о нем, что было глупо.

Он пересек комнату и предложил ей руку; она смотрела на его ладонь, пока он не опустил ее. Он был тих. Она тоже молчала, но ее взгляд говорил: " Мы поговорим об этом позже."

Его невысказанность была громкой.

Она пошла к Эллисон и Майклу, и встала около Эллисон; она присела бы около нее, но еще не доверяла своим коленям или ногам.

– Майкл?

Он поднял взгляд. Он все еще сидел, и это было, вероятно, к лучшему.

– Эмма, – сказал он. Она улыбнулась, и не потому что была счастлива. Это было нужно, чтобы успокоить его.

– Я здесь, – сказала она ему, в то время как Эллисон продолжала держать его руки.

– Эмма, это был твой папа. – Это был не вопрос.

Если бы это был кто-либо другой, она бы солгала, и это вышло бы чисто и естественно. Ложь была тем, что говорят другим чтобы было легче – так или иначе – мы надеемся, для них, но часто более эгоистично для себя. Ложь, Эмма поняла, когда ее взгляд быстро метнулся к матери и обратно, была тем, что говорят себе, когда весь мир в мгновенье обращен в прах, и нужно снова поставить его на ноги.

Но Майкл? Майкл даже не понял, что ложь должна была делать, пока ему не исполнилось девять лет. Он не понимал, что то, что он знал и то, что другие люди знали, не было, по сути, одним и тем же. Эмма не помнила времени, когда она не понимала этого. И она не была уверена почему, в девять, Майкл начал учиться. Но он начал, он просто не трудился лгать, потому что он видел преимущество честности и был известен за это.

Не врать, однако, и не лгать были совершенно разные вещи. Эмма могла солгать, но это то, что толкнуло бы его через край, на котором он явно балансирует. Потому, что он знал, что он видел, и она ничего не могла сказать, чтобы изменить это.

Она вздохнула, успокоилась.

– Да, – сказала она ему спокойно, в то же самое время, как Эрик сказал:

– Нет.

Эллисон повернулась и уставилась на Эрика. Она поднялась, все еще держа руки Майкла. Она передала их Эмме, которая могла теперь нормально стоять на ногах. Майкл смотрел на Эрика и Эмму, и Эмма сказала, быстро: