Евдокия Филиппова - Посох Богов

— Жезл…

— Похищен?

— Нет, но не исключено, что это случится. Он обнаружен.

— Кто?!

Асму-Никаль сбивчиво, словно и сама плохо понимала, что произошло, рассказала Истапари о том, что случилось в храме Лельвани. Дослушав её, Истапари воскликнула, воздев руки к небу:

— Слава Богам Хатти! Слава Хаттахци-Фури! Слава Намму! Жезл у тебя. Это главное.

Помолчав мгновенье, она сразу продолжила:

— Нужно немедленно готовить побег. Отправляйся домой и начинай собираться. Отцу ничего не говори. Устроешься, дашь ему знать. Он простит тебя и даст благословение на брак с Алаксанду, хотя брак-похищение — это не то, чего хотел для тебя твой отец. Но такие браки тоже имеют законное право.

— Но я никогда не прощу себе, что принесла ему такое огорчение. Я слишком люблю его, поэтому всё расскажу.

Асму-Никаль заплакала.

Истапари обняла воспитанницу и тихо сказала:

— Он не станет сердиться, ведь он всегда знал, что ты не простая девушка. Отец с самого твоего рождения ждал часа, когда ты сделаешь что-то, что не укладывается в обычный ход вещей. Отправляйся домой. У тебя совсем немного времени. А я буду готовить ваш отъезд.

Наутро после мучительной бессонной ночи, опустошённая и разбитая, Асму-Никаль вышла к завтраку.

— Ты ничего не ешь? — спросил старый Тахарваиль.

— Не хочется.

Асму-Никаль готова была разрыдаться. Милый, добрый отец! И она должна скрывать от самого близкого во всём свете человека и намерение бежать, и имя своего возлюбленного. Украдкой рассматривая знакомые морщины на отцовском лице, она вдруг поняла, что этот добрый почтенный старик поймёт и простит её поступок, потому что знает, что его дочь никогда не сделает ничего постыдного.

— И всё-таки съешь чего-нибудь, — настаивал Тахарваиль. — Кстати, благородный Тасмис приглашает нас совершить увлекательную поездку в его охотничьи владения в окрестностях Хаттусы.

Отец бросил на неё испытующий взгляд. В семье не принято было принуждать, но Асму-Никаль чувствовала, что отец рассчитывает на благочестивое дочернее послушание.

Чтобы скрыть растерянность, она отломила кусочек брынзы. Есть не хотелось, но надо было как-то оправдать своё молчание, справиться со смятением. Всё, что произошло, произошло слишком быстро.

Отец, похоже, решил внести ясность:

— Тебе понравился Тасмис? — спросил он прямо, рассчитывая на такой же прямой ответ.

Ах, как нелегко было Асму-Никаль говорить об этом! Как много всего произошло за эти несколько дней с её восемнадцатого дня рождения! Ах, как она жалела, что всё сложилось именно так! Но она всё-таки произнесла:

— Отец, Тасмис очень-очень приятный человек. Он мне понравился. Правда. Но ведь я понимаю, о чём ты спрашиваешь, поэтому и отвечу прямо. Тасмис прекрасный жених. Другая на моём месте мечтала бы о таком, но… Я не могу. Давай подождём немного…

И снова Асму-Никаль не отважилась сказать отцу о своей любви к троянцу. Да и говорить об этом накануне побега, значит, поставить под вопрос саму возможность бежать. Ей нужно было время, чтобы решить эту задачу как-то по-другому. И выход, похоже, был только один — поговорить с самим Тасмисом. Он показался ей хорошим, умным, понимающим человеком. Она должна попытаться объясниться с ним. Нельзя, чтобы дело дошло до сватовства. Если это случится, будет уже слишком поздно.

Так она размышляла, доедая свой завтрак и стараясь не смотреть отцу в глаза. Наверное, он подумал, что это всего лишь девичье смущение, и не стал настаивать на продолжении разговора.

Потом она ушла к себе, оставив отца в раздумьях о странном поведении Асму-Никаль.

«Тасмис молод, умён, знатен, богат и, наконец, хорош собой. Что же её не устраивает? Так, наверное, считает отец!» — думала Асму-Никаль, в то время как Субира бесшумно вошла в комнату и, аккуратно складывая одежду в большой кедровый сундук, стала рассказывать, о чём болтают служанки в городе. Раз в неделю она ходила на базар за продуктами, и приносила своей госпоже вместе с фруктами и сладостями новости и слухи, из тех, о чём сплетничают служанки — кто из хозяев выдал дочь замуж, кто получил хорошее назначение, кто умер, кто разорился. Асму-Никаль в полуха слушала болтовню Субиры и рассеянно теребила пальцами серебряное веретёнце или перебирала украшения в ларчике. Субира пересказывала новости:

— А ещё говорят, что из храма Каттахци-Фури украли священную золотую чашу. Уж и не знаю, как руки-то у вора не отнялись! Такое кощунство. И кто вор-то! Царский гимнопевец Алаксанду.

Асму-Никаль словно обожгло. Она вздрогнула и выронила из рук пояс из морских ракушек. Субира бросилась его поднимать и задела потемневший от времени серебряный кувшин. Кувшин опрокинулся, вода в нём тяжело колыхнулась, и пролилась на ковёр.

— Алаксанду, придворный поэт, тот, которого пригласили из Таруиши для обучения царевичей, — продолжала Субира, промакивая тряпкой воду. — У него в доме её и нашли, чашу эту. Да смилостивятся над ним Боги! Не знаю, кто на него донёс, но только сегодня утром его уже схватили и бросили в дворцовую темницу. Теперь ему не миновать смерти. Лабарна, когда вернётся из похода, за такое ни за что не помилует!

Асму-Никаль, словно обессилев, присела на край кровати. Она не ждала ничего хорошего после того страшного, что произошло в храме Лельвани, чего же ещё можно было ждать от союза её бывшей подруги с колдуном!

Она отослала служанку из комнаты.

О, Боги, как же теперь спасти Алаксанду? Как она сможет вызволить его из темницы? Как ей туда подобраться? У кого ей теперь просить помощи, когда она лишилась подруги и обрела сразу двоих врагов. Отец? Нет. Он даже не знает о её знакомстве с придворным гимнопевцем! Истапари? Сейчас страшно даже заговаривать с ней об этом. Остаётся только один человек. С ним, по крайней мере, она может попытаться поговорить. Нельзя откладывать ни минуты. «И снова всё сходится на нём». Она быстро переоделась, и, солгав отцу, что идёт к Харапсили, вышла за ворота.

Сев в носилки, она приказала отнести её к дому Тасмиса, и уже вскоре стояла возле каменной ограды. Велев носильщикам ждать, она постучала кулаком по медным воротам. Одна из створок открылась, и за ней показался привратник огромного роста с аккуратной чёрной бородой. Он поклонился, и, впустив её во двор, почтительно спросил:

— Как прикажешь назвать тебя хозяину, госпожа?

— Асму-Никаль, дочь виночерпия Тахарваиля.

Слуга повёл её в дом.

Когда дверь открылась, она увидела Тасмиса, сидящего за накрытым к завтраку столом.

Взглянув на его лицо, Асму-Никаль немедленно заметила, что он явно не знает, радоваться неожиданному её визиту или тревожиться.

Тасмис поднялся, вышел из-за стола, и, шагая навстречу гостье, приветливо улыбнулся: