Вероника Мелан - Уровень Война

Наголо остриженную куклу, теперь валяющуюся в гараже, он помнил до сих пор — симпатичную, с широко распахнутыми голубыми глазами, длинными ресницами и… остатками клочковатых прядей на пластиковой голове.

— Хорошо, что это был не я. — Подвел он итог тогда, и получил в ответ смущенный кивок.

— Я… просто пыталась… сначала одну стрижку, потом другую. Потом совсем короткую…

— Да-да, понял. Очень короткую.

Тема парикмахерского искусства больше не поднималась.

Журналы мод интереса не вызвали, куски привезенной из магазина ткани зачем-то были сшиты воедино, после чего вышвырнуты в мусорку, его сад оказался взрыхлен по периметру, смешан с удобрениями, засажен всевозможными цветами, после чего полит пестицидами и оставлен в покое. Видимо, до всходов.

Они, как она и просила, съездили в музыкальный магазин — Ани побренчала на всем, до чего смогла дотянуться, и Эльконто убедился, что мысль о том, что лучше не иметь в доме барабанную установку, оказалась крайне удачной. А ведь он когда-то хотел. Не приведи Создатель…

Ни турагенство, ни фотолаборатория, ни единственное занятие в танцевальной школе, куда Дэйн привез Ани после порции очередного нытья на тему «мне бы попробовать» тоже не колыхнуло ее застоявшуюся память.

Помнится, она тогда расстроилась, но быстро воспаряла духом.

— Ничего. Значит, у меня другие таланты. Да?

Он многозначительно, рассчитывая, что это прозвучит утешением, промычал что-то в ответ.

Упертая. Несгибаемая. Не желающая сдаваться.

Он не мог ей не восхищаться, не мог не уважать ее желание жить и выживать, снимал шляпу перед упорством.

К ней, как оказалось чуть позже, привык не только Дэйн, но и Барт.

Конечно, кто бы не привык к жратве, наваленной в миску с горкой? Однако все окупалась тем, что по утрам пес тоже бегал следом за бело-голубыми кроссовками по стадиону, поэтому Эльконто не роптал.

Надо же, он почти забыл, какая она пришла к нему в дом — злая, полная ненависти, пылающая жаждой мести, горящая единственным желанием убить его, чего бы это ни стоило. Постепенно из памяти стерлась та неадекватная истеричка с ножами в обеих руках — теперь в его доме жила просто Ани. Нормальная, обычная девушка — иногда грустная, иногда веселая, иногда задумчивая — нормальная во всех отношениях.

Док говорил — по ночам пациентку преследует сон — всегда один и тот же: ночь, разрушенное здание, в руках винтовка, и все пропитано страхом, паникой и нежеланием выходить наружу. Где-то там, рассказывала Стиву Ани, из темноты на нее смотрят лица — они кажутся ей знакомыми, но они все мертвые, откуда-то она знает это совершенно точно — мертвые. И она никогда не выходит из-за разрушенных стен…

Наверное, если хоть однажды выйдет, то ее память проснется. Дэйн ждал этого момента и одновременно боялся его.

Но еще больше он теперь опасался другого. Совсем другого.

Еще тогда, начиная с самого первого дня, он запретил себе смотреть на Ани, как на женщину. И не потому, что она была непривлекательной — иногда ему хотелось, чтобы ее грудь меньше вырисовывалась под майкой, а зад не так аппетитно округлился от съеденного за компанию печенья… Дело было в другом — Ани-Ра изначально была вычеркнута из списка женской половины населения мира Уровней, потому что по умолчанию являлась врагом. Пусть и временно «охромевшим» на голову врагом. Эльконто никогда, ни на секунду не забывал, что однажды ее память вернется, и ему вновь придется отбивать атаку, а то и не одну, а, значит, никаких «шашней».

Этому правилу удавалось легко следовать, пока Ани представляла собой маленького, недоверчивого, запуганного зверька, вечно трясущегося от страха, готового вступить в бой со всем миром, но дни шли, и что-то изменилось.

Когда, почему? — он не заметил. Но в какой-то момент она перестала всего бояться, расслабилась, успокоилась, расправила плечи и распустилась, как цветок. Запахла нежно и по-женски.

Следовать правилу стало тяжелее.

Раньше они обедали и ужинали, как соседи, как типичные нетребовательные друг к другу сожители — теперь же Дэйн изредка ловил на себе заинтересованный изучающий взгляд зеленоватых глаз, и взгляд этот неуловимо изменился тоже — стал глубоким, непонятным, тягучим, с примесью женской тайны. Обычный взмах ресниц, обычная смущенная улыбка, обычный разговор ни о чем, но все вдруг стало необычным.

И тогда он начал бояться. По-настоящему бояться, потому что осознал простую вещь — если Ани усилит напор, его химия откликнется — та самая, мужская химия. Реакция сработает, логика даст трещину, аналитика отправится в задницу…

И тогда случится первый поцелуй. Тогда он задерет на ней майку и впервые посмотрит, как же выглядят эти груди, освобожденные от чашек бюстгальтера, впервые позволит внутреннему асу сорваться с цепи.

Не приведи Создатель ему вляпаться в это. Убереги, лукавый, от своих шуточек. Позволь продержаться еще недолго, совсем недолго, еще неделю или две, а там, наверное, все и закончится.

— Давай, я заплету тебе косичку?

— Нет.

— Ну, почему? Я расплету, расчешу и вновь заплету.

— Я всегда сам.

— Почему?

Пока он читал автомобильный журнал, сидя на полу, она мягко трогала его волосы — касалась кончиками пальцев белого ежика, висков, теребила веревочку с бусинами. Эльконто не мог объяснить собственные чувства — все хотел сказать, чтобы она прекратила, но почему-то не делал этого.

— Эта косичка, — пояснил он вместо заготовленного «прекрати», — не просто часть прически, это — воинская традиция. Практически ритуальная часть. А без косички я чувствую себя…

— Что?

— Уязвимым.

Ани долго молчала. Затем спросила:

— Но ведь я не причиню тебе вреда? Со мной ведь можно быть уязвимым?

«Нельзя» — хотел ответить он, но вновь промолчал. Потому что в этот момент поймал себя на предательской мысли, что ему хочется быть уязвимым. Хоть иногда. Хоть с кем-нибудь.

Она сама не знала, когда начала чувствовать это.

Когда смотрела, как он с аппетитом уминает с утра приготовленный ей завтрак? Когда слушала по вечерам низкий глубокий голос, читающей ей о незнакомом мире? Когда они, иногда забыв о времени, дискутировали о счастье и плате за него до двух часов ночи? Когда он уходил на работу, а она прощалась с его спиной? Когда наблюдала, как по вечерам он играет на лужайке перед домом с Бартом — кидает ему палку, а тот радостно, виляя хвостом, несет ее назад? Когда смотрела, как широкие ладони ласково треплют лохматую голову? Когда поняла, что это так приятно — говорить на ночь «спокойной ночи»? Когда чувствовала, как теплые руки, если она неправильно выстраивала защитные блоки, корректируют положение ее локтей? Касаются, приподнимают, сдвигают их в сторону…