Вероника Мелан - Уровень Война

И начала чувствовать что? Что именно так щекотало изнутри желудок и голову.

Что?

Ани не могла внятно объяснить. Некую тягу побыть рядом, окунуться в атмосферу исходящего от Дэйна спокойствия, ощутить себя защищенной, отдаться этому чувству, просто плыть-плыть-плыть в растянувшемся времени незнакомого дома.

Когда-то Дэйн сказал, что «не тронет», и ни разу не нарушил данного слова. Раньше это казалось ей правильным, честным и разумным. А теперь…

Теперь она, словно выправившаяся после долгой болезни кошка, которая вновь стала пушистой, отъевшейся и заинтересованной в жизни, смотрела на находящегося рядом мужчину-кота с всевозрастающим любопытством.

Какой он? Там, глубже… В других областях? Такой же нежный? Сколько пластов в его душе, сколько слоев? И до которых из них можно дотянуться, потрогать? И зачем, спрашивается, их трогать? Для чего?

Ни логики, ни адекватности, ни объяснений собственным чувствам.

Вот только из головы все не шел образ склонившегося над газетой мужчины с коротким ежиком белых волос и вплетенных в косичку бусин, и Ани постепенно осознавала, что каждый вечер все сильнее ждет возвращения хозяина особняка домой.

Стив вытер вымытые руки о полотенце, сбросил с плеч белый халат и выглянул в светлый просторный коридор. С удовлетворением выдохнул — никого. Пластиковые стулья, пустые, покрытые чистыми простынями, каталки и выметенный серый бетонный пол. Операций на сегодня больше нет, новых раненых пока тоже. Перерыв.

Дэйна он нашел в штабе, склонившимся над разложенными по всему столу бумажными картами, которые прибыли этим утром.

Карты «расширения Уровня».

Именно эту надпись они оба прочитали, стоило развернуть почтовый тубус, и оба удивились. Хотя, удивились, мягкое слово, скорее, оказались шокированными, и в этом состоянии, стараясь не выказывать его прилюдно, пребывали до сих пор. Но солдаты уже прослышали (черт бы подрал «глухой телефон» и развязавшиеся рты), каким-то образом прознали о планах Комиссии, и теперь, то в одном, то в другом подразделении вспыхивали бунты.

Гудел кондиционер; на широком экране молчаливо, не подавая сигналов, перемещались точки. Под потолком горели все лампы, вычерчивая на полу резкие тени.

— Черт бы их подрал, — пробубнил Дэйн зло; его глаза недовольно сверлили схематичные линии и ряд сложных обозначений, — они собираются расширять Уровень, засылать сюда новых солдат, но пока не собираются строить дополнительные казармы. Чем думают вообще?

— Грин подавил восстание в четвертом секторе?

— Да, прислал отчет час назад, но народ недоволен. Никто не хочет делить свой жалкий квадратный метр еще с одним ссыльным. Их и так по шестнадцать человек в спальне, а если добавить еще столько же… Все злы, как псы.

Лагерфельд вздохнул. Больше солдат — больше лечить. А если не предоставить для этого новых условий и работников, жизнь, в обозримом будущем, станет на порядок труднее. Действительно, чем думают наверху?

— Я бы тоже был зол, если бы воевал с утра до ночи, а потом не мог протиснуться ни в душевой, ни к собственной кровати. Понятное дело, что они заключенные, но условия их содержания все равно должны быть соответствующие. Может, — доктор запнулся и неуверенно взглянул на руководителя Уровня, — обсудишь это с Дрейком?

Эльконто хмыкнул.

— Думаешь, он не найдет объяснения? По его важножопому мнению, все как всегда окажется продумано, обосновано и логично. Только бунты он не учел. Это же не люди — это псы. Они не убивают друг друга только потому, что кое-как стерпелись, свыклись друг с другом. Ты же знаешь, как относятся к новичкам?

Стив кивнул.

— А если этих новичков окажется слишком много…

— Вот и я о том же. А новые казармы они строить пока не планируют. Мол, потом.

— Блин, вот дерьмо-то. — Док позволял себе ругаться, только тогда, когда был действительно раздосадован. — Скоро все мои коридоры и морги будут завалены телами. Частично живыми, если повезет.

— Хочешь сам поговорить с Дрейком?

— Он расскажет мне, то же самое, что и тебе.

— А я-то надеялся…

Эльконто бросил карандаш, который держал в руках, на карту — тот прокатился несколько сантиметров и застыл; на новые территории, обозначенные пунктиром, пала такая же, как и от остальных предметов, резкая тень с острыми краями и вытянутым носиком.

— Надо с этим что-то делать. Одно восстание тянет за собой другое, когда они поймут, что срывать зло друг на друге, недостаточная мера, то придут за тем, чтобы резать глотки нам — их руководству.

— Ты шутишь?

— Увы. — Судя по выражению лица, Эльконто действительно не шутил. — Надо сказать Грину, чтобы усилил охрану бункера и портала. Нельзя допустить, чтобы солдаты решились пойти наружу.

— Там их убьют.

Дэйн какое-то время молчал, обдумывал сложившуюся ситуацию и возможные выходные последствия.

— Да, если только у них на руках не будет козырей.

— Ты о чем?

— Пока ни о чем. А ты зачем пришел, док? Хочешь постоять снаружи или больные кончились?

— Вообще-то, кончились. Минут на пять. Но пришел я не за этим. Ты уже слышал, что через три дня всех наших отправляют на задание?

Эльконто оторвался от изучения карты и нахмурился.

— Всех?

— Да, всех, кроме нас, понятное дело. Кто будет смотреть за госпиталем и штабом?

— И далеко отправляют? Надолго?

— Точно не знаю. Суток на трое. Опять прикрывать какую-то дыру в пространстве…

— Как зимой, что ли?

— Да, только зимой из нее так никто существенный и не вылез, а тут все, вроде как, хуже.

— Чертова Комиссия.

— Согласен. Но речь не об этом. Наши в пятницу собираются в баре — по традиции выпить, посидеть…

«Проводить» — они никогда не произносили это слово вслух, но всегда имели его в виду. Не приведи Создатель, конечно, пусть все вернутся живыми и здоровыми, но знать наверняка не дано никому, поэтому ребята предпочитали, все же, посидеть вместе «до». Пообщаться, посмеяться, пожить.

— Ты будешь? Ты ведь уже не обижаешься на них?

Эльконто не стал отвечать, что как только ему в голову пришел великолепный план мести, он тут же перестал обижаться на кого бы то ни было.

— Конечно, буду. Как я могу пропустить?

За мерным гудением кондиционера, шуршанием карт и разговором, ни Дэйн, ни Стив не могли знать о том, что по ту сторону приоткрытой двери, опасаясь дышать и шевелиться, притаился, обратившись в потную статую, Джон Грин, единственной задачей которого было распознать каждое сказанное в штабе слово и запомнить его.

Ани приходила сюда уже в третий раз.

Обычная улица — обшарпанная и неприветливая: высотки, пожарные лестницы, пыльные окна, мусорные баки в узких проходах. Почти полное отсутствие магазинов, редкие в дневные часы прохожие. Если свернуть после восьмиэтажного блочного здания направо, там будет еще одна, похожая на эту улица, а вдоль нее еще одна — такая же пустынная, неприветливая,… обычная.