Татьяна Шмидко - Дежавю

– Да, дети обожали эту страшилку, взрослые, завороженные и испуганные, крестились от страха. Меня не волновало то, какой эффект это производит на зрителей, хотя это был неизменно успех; меня волновало только то, когда же мир бессмертных узнает обо мне. Я не совсем понимала, что заигрываю со смертью, но все равно со злым отчаянием пыталась привлечь их внимание. Я провоцировала, уверенная в том, что как только появится бессмертный, сразу же гордо заявлю, что я твоя невеста, предъявлю доказательство – медальон, и меня сразу же сопроводят к тебе.

– Это было так глупо! – сказала она в сердцах. – Надеюсь, ты не увидел в моих воспоминаниях, чем это закончилось. Я не хотела бы, чтобы ты увидел все. Это ужасно… – она посмотрела на меня такими виноватыми глазами! – Я бы не хотела, чтобы ты узнал, что случилось дальше.

Но было поздно. Я погрузился в воспоминания Адели: вот она заходит в богатый дом, в котором всюду горели свечи. Богатое убранство, ковры и прислуга. Их приглашают в зал, где они отыгрывают пьесу перед полутемным залом. Она не видит лиц сидящих людей. Они не аплодируют, они внимательно слушают. Тогда Адель стало по-настоящему страшно. Она напряженно вглядывалась в силуэты, заметив красоту лиц и их невероятную бледность.

Три громких хлопка остановили пьесу. Актеры замерли в недоумении как раз на сцене моей победы над тремя оборотнями.

Из зала донесся вопрос:

– Кто автор пьесы?

Адель сделала книксен и ответила:

– Я, ваша светлость.

– Не называй меня светлым, дитя мое, – последовал ответ из зала. – Если твои спутники не против, я хотел бы задать тебе пару вопросов. Наедине.

Актеры, почуяв угрозу, нехотя оставили Адель посреди сцены одну, их спровадили за ворота усадьбы.

– Дитя мое, могу я узнать о том, откуда ты взяла сюжет для этой захватывающей пьесы? – спросил незнакомец.

Адель испугалась не на шутку, проклиная свою горячность.

– Я взяла сюжет… у одной пожилой дамы. Я…

– Дитя мое, я даю тебе еще один шанс ответить на этот вопрос. Это будет твой последний шанс. Подумай хорошенько перед тем, как отвечать на мой вопрос.

Адель поняла, что она пропала и поэтому решила ответить правду.

– Эта девушка, героиня пьесы – это я.

В зале пронесся вздох то ли возмущения, то ли восхищения.

– Хорошо, уже лучше. А кто этот прекрасный воин? – спросил незнакомец.

Адель на секунду закрыла глаза, и когда распахнула, то перед ней, вплотную, стоял красивый мужчина с кроваво-красными глазами.

– Это мой жених – Прайм, – сказала Адель смело.

Опять общий ропот негодования.

– Прайм говоришь? – прошипел ей в лицо Логус.

– Да, он. Я его невеста. Этот медальон – доказательство нашей помолвки, – сказала она и предъявила его присутствующим в зале.

Потом появилась Нубира, и я с грустью смотрел на мое потерянное дитя. Она спасла Адель от неминуемой гибели скорее из любопытства, ревности и жадности, чем желания помочь. Она хотела выведать, где хранятся мои несметные сокровища, путем уговоров или пыток. Как бы там ни было, но оборотни расстроили ее планы – напали на замок Вианден. Мирон Затевахин вынес Адель из замка, оставив в лесу, чем она тут же воспользовалась – просто сбежала.

– Я чудом выбралась из дома и когда осталась одна, то я была рада, что осталась жива! Мне уже не хотелось становиться вампиром, быть частью этого безжалостного народа. Помню, как села под старым деревом и думала, думала, думала. Я разделила мои желания на части и поняла, что мое желание быть вампиром – было частью желания быть с тобой. Я обманывала себя и я была рада, что разобралась в этом.

– А что же произошло дальше?

– Дальше я бродила по умирающей Европе и, в конце концов, снова встретила Бакли.

– Знаешь, мою жизнь на тот момент нельзя было назвать очень счастливой, поэтому, когда он стал ухаживать за мной, я растаяла. Теперь видишь, что я не мученица? Я ведь… вышла замуж за него, родила ему сына, назвала его Праймом, в честь моей первой и единственной любви.

Я напрягся, потому что не хотел думать о подробностях. Но я понимал ее.

– Я не сержусь и не стану любить тебя меньше из-за этого. Я даже рад, что ты была под защитой и тебе не было одиноко.

Адель вдруг замерла, а потом рассерженно спросила:

– Рад? Да как ты можешь такое говорить? Я изменила тебе! Я предала тебя!

Она сердито замолчала, отвернувшись.

Я поднялся и сел около нее на кровати.

– Да, это случилось. Но я не сержусь. Ты же думала, что я погиб. И я рад, что ты не стала хоронить себя заживо, оплакивая меня всю жизнь. Пойми, в этом – ты вся. Ты – жизнь в чистом виде. Сколько девушек отважились отправиться в путешествие, не сильно заботясь о здоровье и как выжить? А сколько бы стали играть Пенелопу? – Это немного развеселило Адель и она глянула на меня смелее. – А кто бы не стал предавать друзей? Кто бы решился вообще выйти из дому без разрешения? Так что я зол на того врача и горжусь тобой! Я ревную, страшно ревную, если честно! Не уверен, что встреть я его, смог бы оставить в живых… – я замолчал, представляя, как ломаю его шею. Мы молча сидели.

– Ты когда-нибудь покажешь мне свои воспоминания про сына? – спросил я тихо.

Адель покачала головой.

– А ты бы на моем месте показал бы?

– Нет! – не задумываясь, ответил я.

– Вот и я «нет». Думаю, ты смиришься с этим.

– Я постараюсь, любимая. Но как ты стала вампиром?

– О, это интересная история, – Адель вздохнула и, смотря в окно стала рассказывать дальше. – Я как раз родила сына, моя жизнь была полна забот о нем. Родители Кристофера предложили нам переехать к ним в Англию, и я решила напоследок съездить в Калелью. Знаешь, я думала, что так смогу забыть тебя, ну, или как-то облегчить свою сердечную боль. Только толку от этого было мало, как всегда.

Она вспомнила, как увидела старуху-оборотня, которая оккупировала мой дом и своего бывшего попутчика Луку. Они бы открутили ей голову, но вовремя появился Мирон Затевахин и успел укусить Адель до того, как она умерла. Я старался не думать о том, от какой травмы она умирала. Но думаю, что у нее был сломан позвоночник и ребра.

Этот пижон, Затевахин, не мог обойтись без театральщины. Перед тем, как укусить, он успел произнести: «Это наш дар тебе, благодарность покойному Прайму за спасение нашего рода!»

– Потом я почувствовала укус в шею, и все – мой мозг очутился в жидком огне, который уничтожал меня изнутри. Я плохо помню, что произошло, и как я очутилась в доме Затевахина, но помню тот сумасшедший голод, который охватил меня, когда я открыла глаза.

Мне не давала покоя мысль о чем-то важном, что важнее жажды крови. Перед моим внутренним взором появилось личико сына и параллельно мысль о том, как удобнее перегрызть его горло, чтобы ни капли крови не пропало. Это повергло меня в такой ужас… Я поняла, что теперь не смогу вернуться к нему. Затевахин меня успокаивал, что мол, вампиры не обращают внимания на такие мелочи. Что теперь он и его братья – моя семья. Он привел ко мне в комнату мою служанку Полетту, с которой я приехала в Калелью. Она дрожала от голода и плакала от страха, видя мои бешенные красные глаза. Мирон довольно цинично объяснил, как мне лучше выпить ее. Тогда я прогнала его, чтобы он не мешал мне. Потом открыла окно, взяла ее в охапку и выпрыгнула наружу. Мне стоило немалых усилий отпустить ее и не стать преследовать. Это было так невероятно сложно! Но я смогла – я представляла тебя. Ведь ты мог так сделать, значит, и у меня получится. В ту ночь на свете стало меньше на две коровы и одну козу. Когда наступил рассвет, мне не пришлось прятаться – было пасмурно, и я без труда добралась до дома, где оставила маленького Прайма.