Валентина Герман - Ведомые светом

Он немного отстранился, ища ее взор и, видимо, ожидая ответа, но Диадра резко опустила голову в надежде, что он не заметит неожиданного румянца на ее щеках. Быть может, он и сам не сознавал, но только раньше он никогда не называл ее так — коротко и нежно, как Берзадилар. Терлизан всегда звал ее только Диадрой.

Он вдруг отпустил ее плечи и отступил на шаг.

— Выходит, ты считаешь, он прав, — его шепот звучал так сломленно, что Диадра, забывая обо всем, резко подняла голову, взглядывая в золотистые глаза.

— Нет!.. То есть… я не знаю, Терлизан. Я не берусь судить тебя, — мягко проговорила она, делая шаг к нему и таки-оказываясь в его комнате.

Ее пальцы коснулись его щеки, и он затаил дыхание. Диадра напряглась, сознавая, что рискует быть понятой совсем не так — и им, и Берзадиларом. Стараясь сделать это не слишком резко, она убрала руку и опустила глаза.

— Я всегда верила в тебя, Терлизан. Я не могу судить, был ли у тебя выбор тогда, вначале, когда ты и вовсе не контролировал себя, и возможно ли оправдать твой выбор потом, когда ты считал себя обреченным на это проклятое пророчество. Но то, как ты сделал его в конечном счете, значит для меня гораздо больше, чем твои предыдущие ошибки, как бы несправедливо это ни звучало по отношению к тем, кого ты погубил, — Диадра подняла глаза и сощурилась, заканчивая тихо и мягко: — Ты не можешь изменить прошлое, Терлизан. Но ты вправе менять свое будущее.

— Слишком поздно, — прошептал Терлизан, глядя куда-то в пространство. — Я безвозвратно погубил все. Я сломал самую дорогую мне жизнь, и я не знаю, что сделать, чтобы исправить это, чтобы вернуть все обратно. Я могу помочь ей забыть… Но только позволит ли она мне?.. И позволю ли я себе, зная, что после этого я могу не справиться с искушением быть рядом с нею?..

— О чем ты?.. — Диадра, вконец запутанная его речью, смотрела на него с тревогой и непониманием. О ком, во имя Богов он говорил?.. Неужели о ней, забыв о том, что она стояла здесь, всего в шаге?.. Или он сошел с ума?.. Пребывал в странных иллюзиях?..

Терлизан пронзительно взглянул на нее и ошарашил ответом, превзошедшим все ее предположения.

— О Даенжи.

И он пересказал ей свое видение, и рассказал о том, как очнулся, сознавая, что жив, что аура его полна силы; как понял, что слова Вершителя вновь сбывались, и ему не оставалось ничего другого, кроме как поверить в реальность безумного сна… Тем более теперь, когда он увидел ее, живую и невредимую. В точности, как обещал ему ненавистный оракул.

— Я пробовал звать ее, Ди, — закончил он печально и горько. — Но она не отзывается. Она никогда не отзовется. Она никогда не простит меня так, как прощаешь ты, — его лицо исказилось от боли, и Диадра сжалась, не решаясь коснуться его, чтобы утешить. А Терлизан продолжил тихо и обреченно: — Я столько десятилетий верил, будто смогу быть с ней после всего, что делал. Я полагал, что все будет неважно, как только она окажется рядом со мной, я не думал, как стану объяснять ей свою силу и способность вернуть ее из глубин. Но теперь, когда я видел ее воспоминания… О Боги, Ди, я ведь и не знал, что настолько забыл ее. Я не предполагал, насколько невозможным будет для меня быть рядом с ней… такой чистой. Такой невинной.

Терлизан взглянул на Диадру и с удивлением заметил мягкую улыбку на ее губах.

— Что?.. — нахмурился он.

— Если ты вправду думаешь так, то я точно знаю, что еще отнюдь не все потеряно, — тепло отозвалась Диадра.

Он криво усмехнулся.

— Попробуй объяснить это Даенжи.

— Обязательно попробую, как только найду ее.

Терлизан ошарашенно осекся. Потом сжал губы и качнул головой.

— Не нужно, Диадра. Я не хочу… я не имею права больше появляться в ее жизни. Из-за меня они сломали ее, они разбили ей сердце этими жестокими видениями. Что бы она ни желала увидеть в своем прошлом, могу поспорить, это не было похоже на ее ожидания.

— И теперь ты готов оставить ее один на один с этим прошлым, — осуждающе воззрилась на него Диадра, и Терлизан качнул головой.

— Я хотел бы помочь ей забыть, Ди. Я хотел бы, чтобы она помнила только лучшие моменты нашей прошлой жизни, а в этой нашла свое счастье с кем-то, кто будет достоин ее больше меня.

Диадра пожала плечами.

— Что ж, если так, то мы должны сделать хотя бы это. Помочь ей забыть — или справиться с воспоминаниями.

— Мы, Диадра?.. — его мягкий, удивленный голос внезапно напомнил ей о том, как однажды он уже произносил эти слова, почти так же.

Мы, Диадра?..

Однако на этот раз она без сомнений знала ответ.

— Да, Терлизан, — Диадра улыбнулась ему, и ее пальцы наконец взлетели, чтобы легко и непринужденно коснуться его щеки. — Мы.

Скрытый от взглядов надежным магическим куполом, Терлизан сидел на земле в тени раскидистого дерева, посреди старой зелени увядших цветов и желто-коричневого вороха опавших листьев. В двух шагах от него, слегка покачиваясь на скрипучих деревянных качелях, юная красавица в теплом осеннем платье и сером берете, нацепленном поверх чудных огненных локонов, читала какую-то книгу.

Даенжи.

Вопреки всем доводам разума, вот уже почти две недели Терлизан приходил сюда каждый день, не решаясь ни раскрыть ей себя, ни тем более заговорить с ней, и лишь вот так, незамеченным, проводил рядом с ней мгновения, минуты, часы. Вечность.

Найти ее им не составило никакого труда: Берзадилар, лишь выслушав рассказ брата, тотчас вспомнил о видении Диадры, которое она передала им обоим в подземелье. Старый дом, дощатый забор, деревянные качели.

«Здесь ты найдешь себя».

О Боги, как права была Диадра!.. И как ошибалась…

Терлизан не знал, исполнила ли она свое намерение поговорить с Даенжи, хотя был уверен, что она, несомненно, попыталась. Однако с того самого дня, как они втроем опустились посреди этой самой крохотной лужайки и Терлизан едва не лишился рассудка, наконец воочию увидев ту, кого искал столетиями, — с того самого дня ни Диадра, ни Берзадилар не обмолвились более ни словом о том, что ему стоило — или не стоило — делать дальше.

А он был слишком оглушен, потерян — и горд, чтобы спрашивать их об этом. Он знал, что любой вопрос о Даенжи прозвучит мольбой в его устах: мольбой простить его, мольбой уверить его в том, что он, вопреки всему, был достоин ее прощения.

Но ведь он слишком хорошо знал: он не был достоин.

И тем не менее он был здесь, проводя подле Даенжи каждый день, стремясь к ней сердцем и душою, он незримой тенью следовал за ней из дома на лужайку и обратно, он недвижимо наблюдал за тем, как она перелистывает страницы, как неясные ему выражения сменяются на ее лице. Горечь. Боль. Светлая улыбка. Слезы.

Слезы.

Когда он видел, как принимались блестеть ее глаза, его сердце было готово разорваться, вырваться наружу или перестать биться — все что угодно, только бы искрившиеся капли не падали на ее нежные щеки с восхитительно длинных ресниц. Но каждый раз они проливались, и каждый раз Даенжи смахивала их незаметно, украдкой, словно на пустой лужайке кто-нибудь мог заметить этот ее жест.