Ольга Булгакова - Тяжесть короны (СИ)

Ощущение было таким, словно я лежала на самом дне глубокого колодца, заполненного камнями и землей. А Ромэр меня вытащил. Я будто впервые смогла свободно вздохнуть. От накатившей слабости ноги подгибались, но меня поддерживала рука любимого. Я чувствовала его тепло, его заботу, его любовь. Весь остальной мир в тот момент не существовал. Открыв глаза, увидела, как Ромэр сдергивает проклятый медальон с моей косы и отбрасывает в сторону. Злость и ненависть к периату безволия, отразившиеся на лице арданга, мгновенно сменились обеспокоенностью, нежностью и надеждой, стоило Ромэру перевести взгляд на меня.

Я смотрела в родные ласковые серо-голубые глаза любимого, пропускала сквозь пальцы русые пряди и плакала от счастья.

— Спасибо. Ты не представляешь, что для меня сделал, — прошептала я.

Он с облегчением выдохнул, на губах расцвела улыбка:

— Я люблю тебя, — прошептал Ромэр, заглядывая мне в глаза.

— И я тебя люблю, — призналась я.

Его губы коснулись моих, благодаря и одновременно награждая за признание первым в моей жизни поцелуем. Я целовала родного, бесконечно любимого, безрассудного арданга, рискнувшего всем ради меня.

Целовала его лицо, мягко касаясь щек ладонями. Он смеялся, обнимая меня, пряча в своих руках от мира. Его тихий смех почти неуловимо изменился, и я знала, что Ромэр счастлив. Совершенно счастлив.

Так же, как я.

— Вам стоит взглянуть на это, Ваше Величество, — раздался голос виконта.

Ромэр повернулся к эр Сорэну, не выпуская меня из объятий. Виконт взял с моего стола нож для очинки пера и, подняв медальон, держал его на вытянутой руке. Брэм, стоящий рядом с наставником, делал вид, что внимательно рассматривает украшение. Но только делал вид, бросая на нас с Ромэром смущенные взгляды. Я знала, что брат стыдится ссоры со мной и чувствует себя неловко. Хоть его вины не было никакой. Напротив, он был удивительно терпелив и внимателен, показывал чудеса выдержки.

— Брэм, — я окликнула брата. Он коротко вздохнул, набрал в грудь воздуха и, посмотрев мне в глаза, собрался заговорить. Я знала, что он злился на себя, что станет извиняться, будто мог хотя бы догадываться о периате. И не дала Брэму сказать и слова: — Спасибо тебе.

Я говорила с чувством, вкладывая в эту фразу всю свою любовь к брату. Он вопросительно поднял брови, но, ошеломленный моей благодарностью, ничего не ответил.

— Я счастлива, что у меня такой брат.

Брэм смутился, покраснел и перевел разговор в другое русло. Правильно. Теперь, когда он знает правду, больше не считает меня врагом, у нас будут возможности и время поговорить наедине. Он кивнул в сторону периата, спросил:

— Что делала эта вещь?

— Это периат безволия. Он заставлял меня во всем подчиняться Стратегу. И убивал меня, потому что я боролась, — честно ответила я. Ромэр чуть крепче прижал меня к себе. А я продолжала: — Когда Стратег велел колдуну надеть на меня медальон, Нурканни предупредил, что я проживу меньше года.

— Но мы сняли медальон! — одновременно перебили меня Ромэр и Брэм.

— И спасли меня, разрушив колдовство. Теперь все будет в порядке, — заверила я, ободряюще улыбнувшись.

— Хвала небесам, — выдохнул Ромэр, поцеловав меня в висок.

— Жаль, некому было снять периат с мамы, — от этой мысли пробрало могильным холодом, и я прильнула к любимому в попытке согреться в его объятиях.

— Не верится, что медальон виноват в ее смерти, — пробормотал Брэм.

— Именно это я хотел показать, — вмешался виконт.

Он пригласил нас подойти к туалетному столику, на котором лежал перевернутый лицевой стороной вниз амулет. В трепещущем свете лампы казалось, что каждый исчерченный незнакомыми символами золотой завиток извивается, как змея. В алмазах неожиданно обнаружилось по одному довольно крупному включению. Это было странно, мне всегда казалось, что в периате камни чистой воды.

— И что мы должны здесь увидеть? — недоуменно уточнил Брэм.

— Сам периат, — спокойно ответил виконт. — Это знак Тираша, которого колдуны Коринея почитают более других Духов.

С этими словами эр Сорэн повернул медальон кончиком ножа против часовой стрелки. Я вздрогнула, не смогла сдержаться. На меня с поверхности стола смотрел амулет. Казалось, что периат переводит взгляд с одного лица на другое, а выражение алмазных глаз в окаймлении золотых век было злым, полным ненависти. И я с ужасом узнала этот хищный взгляд, снившийся мне почти каждую ночь с того часа, когда Нурканни надел на меня периат безволия.

— И вот это, — виконт вновь повернул амулет, указал острием ножа на завитки, окаймляющие нижний алмаз. Вглядевшись в письмена, с ужасом смогла прочесть три имени: «Мильда», «Ромэр» и «Нэйла». Причем наши с мамой имена были написаны на шаролезе, а имя Ромэра — на ардангском. Это открытие тоже заставило меня содрогнуться, — поняла, что Нурканни не мог сделать эти надписи. Он не знал ардангского.

— Это очень древняя вещь, — голос эр Сорэна прозвучал в воцарившейся тишине торжественно и уверенно. — На завитках имена тех, кто когда-либо носил этот периат. А вот эти насечки говорят, что носитель умер от колдовства.

Я, ответив на легкое пожатие Ромэра, вместе с ним и братом просматривала завитки медальона в поисках таких счастливчиков, как мы. Нашла только одного. Среди многих десятков. Брэм, стоящий по правую руку, тоже заметил ужасающее количество насечек и порывисто обнял меня.

Нам не нужны были слова, долгие разговоры наедине, выяснение отношений. Прижимая к себе брата свободной рукой, я знала, что он любил меня, боялся потерять. Так же, как и я его.

— Тираш — это ведь один из старших демонов? — уточнил Ромэр.

— Совершенно верно, — ответил виконт. — Но для нас. В Коринее к демонам и ангелам Единого другое отношение.

Словно оправдывая свою осведомленность, эр Сорэн со смущенной улыбкой добавил:

— Меня в детстве очень интересовала эта страна, верования коринейцев. Такой периат был в одной сказке. Никогда бы не подумал, что подобные вещи могут существовать в действительности.

— Да, сказки и пророчества вдруг оказываются реальностью, когда этого совсем не ждешь.

По голосу слышала, что Ромэр улыбается. Задумчиво, чуть растеряно, недоуменно. Знала, что он думает об ардангских сказах, о пророчестве Витиора. Я тоже не могла до конца поверить, что все происходило на самом деле. Очень боялась вдруг проснуться и обнаружить, что освобождение от периата, успешное восстание в Арданге — только мечты, которым еще, возможно, предстоит осуществиться.

Мы долго разговаривали. Я рассказывала о том, как узнала о Ромэре, темнице и неизвестной истории Арданга, о подготовке к побегу, о нашем путешествии по Шаролезу. Правда, в присутствии виконта не сказала, как попасть в тайный ход, ведущий из замка на берег Ольфенбаха. Попросила прощения за то, что взяла меч, но брат понял, что оружие я больше нигде достать не могла. Только усмехнулся, сказав: